Русский бунт. Интервенция - Алексей Викторович Вязовский

в полном составе ждали на ступенях храма, а по бокам стояли лучшие люди города в шубах. При виде приближающегося Овчинникова шубы полетели на землю, даже со знатных особ женского пола. Андрей Афанасьевич в какой-то момент решил, что над ним потешаются. Но нет, все было всерьез, хоть и с налетом балагана.

Отстояли службу, поехали в голубой нарядный дворец, где отныне атаману предстояло жить. Ему, помимо армейских забот, спихнули Малороссийское генерал-губернаторство, и что с этим делать, Овчинников не знал. Подсуропил, государь, знатно, расхлебывай теперь!

По прибытии во дворец получил возможность лицезреть все руководство города и губернии за малым исключением в виде особо упрямых. Атамана дружно заверили, что все как один за истинного царя, что службу готовы нести исправно и честно, что присягнуть жаждут не сходя вот с этого места и лично, и от лица вверенных им казенных и гражданских учреждений…

— А что, дворяне есть? — постарался напустить на себя грозный вид новый генерал-губернатор.

— Да ниии… — напевно ответствовали киевляне в больших чинах. — Уси мы разночинного сословия. У нас и косичек нема.

Пригляделся Андрей Афанасьевич и признал: парики есть, косички отсутствуют.

— Пожалуйте отобедать, чем Бог послал!

Банкетировали Овчинникова два дня и две ночи, а на третий успокоились и вернулись к прежнему дремотному состоянию, пресытившись впечалениями. К неспешным прогулкам по Крещатику с важным видом, если погоды дозволяли. К ежедневным визитам к знакомым — столь многочисленным, что и остаться отобедать ну никак не находилось времени. К карточными играм в приличной комапнии, в которую непонятным образом затесались братья Зановичи из Далмации, приговоренные за мошенничество к смертной казни в Венеции. К застольям богатых купцов, на которых подавали на огромнейших блюдах целые туши говяд, поросей, вареников разных в лоханях, горы дичи, яиц, пирогов, подносимых без всякого порядка, некстати и в таком множестве, что самые отважные желудки могли оконфузиться…

Овчинникову оставалось лишь умилиться от сего благолепия и удивляться. Все города на пути его армии — и Тула, и Орел, и Харьков, и Полтава, и Батурин — после счастливого окончания стояния на Оке стелились к ее ногам как опавшие осенние листья, будто пытались соответствовать времени года. Но Киев всех переплюнул своим показным радушием и глубинным безразличием к происходящему в стране. Андрей Афанасьевич покрутил головой, попытался вникнуть, пораспросить, убедился, что все прекрасно работает и без него и занялся привычным делом — тренировкой войск.

Взбодриться вышло, когда пришел приказ пощипать Белую Церковь и ближайшее Правобережье вместе с известием о победе при Каспле. Претерпевая стужу и мокроту, казачки смотылялись до владений пана Браницкого и знатно его очистили. Заскрипели волы, влекомые волами, доверху наполненные зерном и парижскими безделушками, до которых коронный гетман был особо охоч. Овчинников вернулся в Киев, где его ждал прибывший в гости Румянцев, а призрак колиивщины скользнул из небытия и загулял по степям украинским, удаляясь все дальше и дальше на запад. Позднее случившееся назовуть волынско-галицкой резней.

Заднепровский наместник в Киев примчался не просто так, горилки попить да борща отведать. Война с Польшей, неожиданная, не ко времени и абсолютно глупая для Варшавы требовала от хозяев юга Российской Империи согласования действий. Была у Петра Александровича и задняя думка, но с ней он не спешил. Подходящий момент настал, когда разомлевший от обильного застолья Овчинников разоткровенничался и спросил прямодушно в лоб:

— Не зазорно тебе, генерал-фельдмаршал, со мной горилку трескать?

— А что не так?

— Ты вона кака птица, а я…

— А что ты? Особенный? Сидишь, почитай, в гетманском дворце. А кто гетманом раньше был? Сын пастуха, а брат его — певчим в хоре. А ты из каких будешь? Небось, старшинский сынок? Депутатом от Яицкого войска, слышал, тебе выбирали не раз. Целой армией назначен командовать, хоть и с чином тебя прокатили. Так что ты для меня компания без урона чести. Все, успокоился?

— Дай я тебе поцелую! — полез обниматься Овчинников.

Троекратно облобызались.

— Можа, чо надо, сосед?

— Отдай мне Елисаветградскую крепость.

— Как же я можу? Без царского указу?

— Можешь! Ты пойми, — Румянцев не лукавил и говорил то, что на сердце, — спать не могу по ночам. У меня в крепости Александршанц гигантские ценности хранятся. Страшно мне за них — а вдруг война! Впрочем, она уже началась, а как оно все дале пойдет, то не моего ума дело. Отдай Елисаветград! Мне его государь обещал, ежели выполню один его урок. Выполню! Непременно. Уже и людишек послал, чтоб искали то, что поручено.

— Боязно! Петр Федорович крутехонек, когда осерчает.

Румянцев с досады хватанул рюмку анисовой, хотя алкоголь не любил и предпочитал кислые щи. К ним его приохотил покойный Потемкин.

В окна давила декабрьская безлунная ночь, когда Киев проснулся от пушечной пальбы.

— Что за диво? — всполошили генералы, оставив недопитые рюмки.

В провинциальном городе нет секретов, там все узнается тотчас — вплоть до секретных указов или важнейших назначений. Или о том, что Овчинникову доставлена гетманская булава.

Сначала в Киеве никто не понял его назначения гетманом. Какой, к бису, гетман без Гетманщины, если осталась Малороссийская губерния? Все решили, что сие есть царева блажь — захотелось Петру Федоровичу потрафить своему ближнику и прислал ему булаву. Не будет теперь генерал-губернатора, а будет гетман, а губернию на Гетманщину обратно менять не станут. Ну, царь, ну, бывает…

Как прознали про указ, с ночи принялись палить пушки, а церкви откликнулись благовестом. На следующий день в соборе — отслужили торжественную заутреню, причем евангелие читали сразу на четырех языках — греческом, латинском, русском и французском — и… отметили важное событие небанально. Церемонией открытия приказа общественного призрения, которая закончилась несколько неожиданным образом: дан был обед для 24 убогих старцев, а потом каждому из них выдано пристойное платье, обувь и по целковому. А под занавес дня театральное представление — был показан сочиненный для сего случая торжественный пролог. Ну и, конечно, бал. Куда ж без него?

В общем, разгулялась фантазия провинциального чиновничества и лучших людей город на полную катушку. Но очень скоро только дураки не догадались, что все не так просто…

— Может, на радостях все ж отдашь Елисаветград? — подкатил к растерянному Овчинникову хитрый генерал-фельдмаршал.

Гетман Малой Руси скомкал приказ, доставленный вместе с указом о назначении, и обреченно махнул рукой:

— Да забирай ты к лешему свою крепость! У меня тепереча об ином голова болит. Отправляюся под