Вот и свела нас судьба (детство в серых тонах)… - Анатолий Н. Патман

Анатолий Патман

Вот и свела нас судьба (детство в серых тонах)…

Пролог

Молодая и красивая женщина стояла на коленях перед образами и страстно и неистово молилась:

— О, Всевышний, спаси и сохрани ему жизнь! Один ведь из всей семьи остался! Пусть продолжит дело отца и сохранит имя матери! Да творит добрые дела для людей! О, Всевышний, спаси его!

Какое-то время ничего не происходило. Мальчик по-прежнему лежал без сознания и уже почти не дышал. Но вдруг его тело задрожало, грудь поднялась и опустилась. Послышался тихий, но выдох, потом опять вдох, и чуть позже больной невнятно, но задышал. Конечно, он был весь белый, но его лицо постепенно начало розоветь.

— О, Всевышний! Да святиться имя твоё! Задышал! Может, выживет?

Конечно, трудно было сказать. Вдруг опять станет плохо? И не такие хилые мальчишки умирали. Хотя, редко кто мог пролежать без сознания целую седмицу и всё-таки очнуться!

А дыхание мальчика уже выровнялось. И вдруг тихо, но так сладостно для сердца страдалицы, раздалось одно заветное слово:

— Пить!

Тут бедная красавица стремительно схватила чистую тряпку, окунула её в чашу с водой, слегка отжала и положила на сухие, но жаркие губы мальчишки и опять отжала. Шершавый язык бедняги мгновенно облизал губы. Молодая женщина выжала тряпку ещё раз, и капельки воды тут же исчезли во рту мальчика.

И чуть позже бедняжка успокоился и задышал ещё ровнее, чем лишь чуть ранее. Его уже ничего не волновало и беспокоило. Он просто спал!

Может, Всевышний всё-таки услышал страстные мольбы молодой женщины? Может, ещё одна душа осталась жить для благих дел?

Глава 01

Всё так нежданно?

— Que fais-tu ici?

Ко мне подошла невысокая девочка в длинном розовом платье, немного и со строгим выражением лица. Хотя, вполне симпатичная и пока приветливая. Конечно, чуть-чуть моложе меня, но это для нас, детей, не так уж и важно. А вот что весомо, так одета она точно богато! Такое роскошное платье немногим доступно. И украшения на ней непростые! Даже один кулончик в виде сердечка немало стоит. А ещё на запястьях виднелись и золотые браслетики с разноцветными каменьями! Явно дорогие штучки. А у меня? Штаны ученические поношенные, пусть и вполне справные, сюртук тоже не новый, но ладно хоть аккуратно выглаженный. Видно, что не так богато одет, как другие мальчики. И украшений у меня с собой никаких нет, и вообще и дома не имеется. Просто бедный гимназист, и всё! Честно говоря, бахвалиться нечем…

Сначала я не понял, что сказала девочка, а чуть позже дошло, что она просто спросила у меня, но на французском, и неплохом:

— А что ты здесь делаешь?

Что делаю? Конечно, стою и наблюдаю за танцующими детьми и столпившимися вдоль стен зала их родителями и прочими родными. Да, вообще-то, невежливо и немного и бесцеремонно. Хотя, я примерно догадывался, кто это может быть, но доподлинно не знал. Что делать, до сего дня я, образно говоря, в таких высоких кругах ещё не вращался. Не приглашали. Это просто сегодня богатые родственники случайно снизошли до нас, сирых и убогих, и взяли с собой. Вроде, можно было. Если честно, не так уж особо и хотелось. Может, ранее я бы сильно обрадовался, но сейчас, после болезни? Точно, меня уже никак не тянуло в такие места. Полное ущемление чести получается, и гордости! Потом, я и сам не знал, чего мне хотелось. Пока. Но что я в последнее время изменился сильно, так это мне любимая и родная тётя Арина Васильевна и так уж в оба уха прожужжала. Много-много раз! Вот она и взяла меня с собой.

— Стою, милостивая госпожа. А что, нельзя?

Сначала я просто ответил на русском. Жаль, но после болезни у меня речь сильно изменилась и, как говорила тётя, порой вообще появлялись странные словечки и обороты, что трудно было их понять. Но, увидев, что девочка не совсем меня поняла, я решил ответить ей, но уже на немецком:

— Ich stehe, gnädige Herrin. Und was, es ist unmöglich?

Не любил я, хоть и знал, и тоже неплохо, французский язык. Чужой он мне, и слишком там произношение странное. И немецкий не любил, и самих немцев. Что-то такое против них глубоко в памяти сидело! Отчего-то мне привычнее был и легче воспринимался английский, но тоже без любви к нему и англичанам.

Хотя, девочка обратилась ко мне вполне приветливо и вежливо. Зря я так буркнул. Похоже, с привычки. Потом, что-то в последнее время у меня много дерзости появилось. Ну, тётка так сказала. И, на самом деле, в последние пару месяцев я как-то резко перестал, как ранее, слушаться её беспрекословно. Отчего-то почувствовал себя, словно нежданно вырос.

Похоже, девочка меня поняла. Но ответила она опять на французском, и лучшем, чем у меня:

— Ну, и стой, если хочешь. А почему ты не общаешься ни с кем, не угощаешься? Вон сколько моих знакомых девочек пришли на бал и пока не танцуют, а ты к ним даже не подходишь. Можно же кого-то из них пригласить? Ты, что, не любишь девочек?

А вот у меня не нашлось сразу же чем и как ей ответить. Не ожидал. Девочек, конечно, я тоже люблю, но пока, действительно, отчего-то уж слишком стеснительно себя веду. Для меня они все какие-то внеземные существа. Даже Глаша и Феклуша, дочки прачек Авдотьи и Прасковьи, что рядом с нами живут. Они, к тому же, чуть постарше меня и относятся ко мне пренебрежительно. Мол, вроде бы, и барчук, а живёт никак не лучше них, и денег на угощения совсем не имеет. И многие уличные мальчишки меня постарше и, само собой, посильнее, хоть и простолюдины, разговаривают со мной сквозь зубы. Трогать остерегаются, потому что действительно барчук, и весьма высокого происхождения, но выказать своё презрение не забывают. Бывает, что и словами запросто что-нибудь неподобающее высказать могут. Привыкли, что им ничего не будет: ни сам тёте не жалуюсь, ни родители им ничего не сделают. И в гимназии многих старших учеников приходится остерегаться. Не так уж особо. Но от разных мелких неприятностей уйти не получается. Оттого я в постоянном напряжении пребываю и стараюсь особо ни с кем не общаться.

Хотя, чего мне тут бояться? Чтобы не выглядеть белой вороной,