Вот и свела нас судьба (детство в серых тонах)… - Анатолий Н. Патман

старшие из-за моей злопамятности тоже старались обращать на меня меньше внимания. Нашёл бы способ отомстить обидчику рано или поздно. И уж теперь, когда я начал постепенно, хоть и тайно, постигать азы самообороны без оружия, меня не так уж особо волновали, за редким исключением, и многие старшеклассники.

Потом, строгие требования к гимназистской форме вгоняли в сильную тоску не только меня, но и тётю Арину. Ведь она и так постоянно, хоть по чуть-чуть, но изменялась, потом, я постепенно рос, и с каждым годом мне требовалась новая форма. Ладно хоть мальчик! Девочке одежды точно потребовалось бы намного больше! Плохо, конечно, не иметь приличной одежды на все случаи жизни. Но, вообще-то, ученикам гимназий запрещалось появляться на улице и в разных общественных местах без ученической формы. Таков был устав, и за его соблюдением учителя следили строго. Вот и пришлось мне на приём и детский бал к Юсуповым явиться в ученической форме. Вдруг потом кто-нибудь доложит в гимназию? У нашей шестой гимназии фуражки были с малиновым кантом и, конечно, нас легко было вычислить среди других учеников и прочей ребятни. Да и «серебряные гербы» с лавровыми листами отличались. Хотя, у меня другой приличной одежды просто не имелось. Не было и обычной мещанской, а никак не дворянской и уж тем более не княжеской. Вон, у Юсуповых даже слуги были одеты лучше меня. Хотя, жаль, конечно, но получше и тёти Арины.

Правда, чтобы зря не портить дорогую ученическую форму, я её вне гимназии просто не надевал. А чтобы меня не узнавали случайно встреченные учителя, особенно классные наставники и прочие лица, пришлось научиться, особенно в этом году, специально красить лицо подходящими средствами, да и немного поработать над походкой. А одежда была самой простой, и оттого от детей простолюдинов я обычно не отличался. Вроде, прокатывало.

В нашей шестой гимназии учеников, имеющих такие высокие титулы, как у меня, не имелось. Только я. Ну и что князь? Всё равно ведь денег на как бы и достойную жизнь, соответствующую титулу, не было. А дети всяких богатых аристократов так вообще получали домашнее образование. Но мне это было недоступно. Что ни говори, для нас с тётей даже шестьдесят рублей в год за обучение в гимназии, это было немало. Ведь и на ученическую форму и прочие школьные принадлежности, и даже парадный мундир немалые траты приходилось делать! Хотя, много денег требовалось и на еду. Было ещё множество самых разных трат. Рублей двадцать-тридцать в месяц уходило только так.

Вот из-за своей бедности мы и снимали лишь небольшую квартиру из трёх комнат. Конечно, удобств никаких, но было терпимо. Главное, жить можно. Там, как и в гимназии, тоже аристократов с титулами не наблюдалось. Но, всё-таки, двадцать рублей в месяц за съём для нас с тётей было многовато. Но, вроде, пока обходились, да уже и привыкли, и просто некуда было податься. Или дорого, или условия ещё хуже. А здесь, вроде, даже как бы и в центре Петербурга. Вон, и дворец Юсуповых на берегу Мойки находился не так далеко к северо-востоку. Ещё дальше там запросто можно было дойти и до Адмиралтейства, так и до самого Зимнего Дворца! И набережной Невы. Чуть южнее и восточнее от нас находились Екатерининиский канал, за ним Сенная площадь, да ещё Сенный рынок. И как раз немного дальше и простиралась площадь Чернышева со зданием Министерства народного просвещения и нашей шестой гимназией.

В общем, пока выкручивались. Тётя Арина шила прямо на дому разную одежду и, бывало, в месяц зарабатывала и до полусотни рублей. Но это не всегда. Если только платья какие шить. Сильно облегчала ей труд ручная швейная машина «Зингер». Но и сидела она постоянно дома, и всё время кроила и шила. И нас самих полностью и качественно обшивала, и что-то и умудрялась зарабатывать. Но и на себя у неё времени не оставалось.

Ещё мне, как сироте, выплачивалась небольшая, полсотни рублей в год, часть от пенсии отца. Скромно, но что поделаешь? Хотя, и эти деньги для нас не являлись лишними. Всё-таки князь Павел Александрович Куракин дослужился до майора и штаб-офицера Владимирского пехотного полка. Ещё он достойно воевал в Восточной или Турецкой войне и был награждён разными орденами. Лишь двадцать лет прошло.

Но основные доходы, примерно под тысячу рублей в год, нам всё-таки давало небольшое имение Берёзовая горка, находящееся в верстах ста к юго-востоку от Петербурга, в Ново-Ладожском уезде. Кстати, выделенное бабушке Агнессе и моему отцу, почти нищим, самим императором Николаем Павловичем. Так-то, и жили мы с тётей Ариной в основном в столице, а летом ненадолго выезжали в имение. И, конечно, большинство личных вещей, оставшихся от моих родных, и нас самих, хотя, немногочисленные, хранились там. Сюда, в Петербург, мы почти ничего не привезли.

Мой дед, князь Александр Борисович Куракин, был знатным и влиятельным вельможей, близко знался с самими императорами Павлом Петровичем и Александром Павловичем, владел немалыми землями и богатствами, но он умер, когда мой отец ещё и не родился. И свою бабушку, княгиню Агнессу, ещё и немецкую баронессу фон Либендорф, правда, совсем небогатую, я тоже не застал. Она, к сожалению, ещё не достигнув и сорока, умерла лет за тридцать до моего рождения. Жаль, но после рождения мой бедный отец не был признан другими Куракиными и, главное, императором Александром Павловичем, оттого полностью остался без отцовского наследства. Да и потом не смог заработать ничего. Может, и не особо старался? Он, боевой офицер, так всю жизнь и прожил бедным. Хотя, ясно же, что честной службой заработать и выдвинуться не всегда можно.

К счастью, мой отец всё-таки женился, пусть только в тридцать восемь и лишь через пару десятков лет после смерти своей матери. Но, весь израненный во время боёв в Крыму, он имел не совсем крепкое здоровье и восемь лет назад, в начале зимы, подхватил какую-то заразу и умер. Вместе с моими старшими сёстрами Агнессой и Екатериной. Они тоже не выкарабкались. Отцу было пятьдесят лет, а сёстрам — лишь одиннадцать и восемь. Их я потерял в четыре года и оттого просто не помнил. А через пару лет вдруг заболела и, сильно ослабленная горем, угасла и моя мать Софья Васильевна. Ей было всего лишь тридцать четыре года. Больше всего мне было жаль именно её и своих сестёр. Хорошо, что мать я успел хоть немного запомнить. Она часто появлялась передо мной, конечно, в памяти, красивой и немного