Овечки в тепле - Анке Штеллинг

Я достаю её, подставляю Джеку, чтобы выдавил на неё зубную пасту, становлюсь к краю ванны и зажимаю Кира-на между коленями. Чищу ему зубы как тогда, когда ему было два года, и даже пою при этом песенку:

– Туда-сюда, туда-сюда, чистим зубы без труда!

Джек, выходя наружу, делает непристойный жест, Ки-ран рвётся за ним следом, но я крепко его удерживаю.

Джек уходит, Киран перестаёт напрягаться и тряпичной куклой повисает на зубной щётке.

– Не зли меня, – говорю я и отпускаю его.

Киран падает и ушибается локтем. Мне тоже хочется швырнуть щётку в ванну, но я сдерживаюсь.

С трудом креплюсь, и какую же надо иметь наглость и самонадеянность, чтобы верить, будто я могу ещё взять на себя кого-то другого? Кто-кто, но только не я способна кого-то от чего-то уберечь. Да и чем? Бодрой песенкой про чистку зубов?

Октябрь 2010 года. Мауэрпарк.

Вера высказывает свои сомнения в проекте К-23.

– Это дурацкая идея. Было бы лучше сделать это с людьми, от которых ты как-то дистанцирован.

Мы совершаем пробежку. Хотим уберечь себя от того, чтобы жир, скопленный за время беременности, остался с нами, и вот мы, запыхавшись, уже добежали до Стального моста Бёзебрюкке, с которого открывается красивый вид на разветвлённую рельсовую сеть S-бана. Я не отвечаю, мне не хватает воздуха.

– Ну да, – продолжает Вера, – зато знаешь, с кем имеешь дело. Знаешь особенности каждого.

И она передразнивает Кристиана, у которого, как известно, денег больше, чем у остальных, и который, несмотря на это – или как раз поэтому? – самый жадный:

– Только никаких дополнительных денежных взносов, иначе я не потяну!

Я смеюсь и делаю несколько упражнений на растяжку, опираясь на перила моста.

Вряд ли Вера всерьёз спрашивает у меня совета; скорее, просто хочет, чтобы я выслушала её страдания: как посторонняя этому проекту; как сказал Франк за своим лотарингским пирогом со шпиком: «По крайней мере, нашлись люди, которые не впутались в это дело».

Май 2005 года, Верины сомнения, съезжаться ли ей с Франком.

– Я слишком долго жила одна.

Она держала на коленях тебя, Беа, нюхала твои волосы, потом уткнулась подбородком тебе в макушку и посмотрела на меня.

– Глупости, – сказала я, – ты же его любишь.

Ты вцепилась Вере в ухо, в её волосы. Она засмеялась и принялась высвобождаться. Встала и примостила тебя верхом на своё бедро. Мне пришлось следить за тем, чтоб не сказать, как ты ей к лицу.

– Если вы хотите семью, вам надо поупражняться в этом.

– А мы хотим семью? – Вера смотрит в окно.

– Но ты же вроде как перестала принимать пилюли.

– Да, может быть. – Вера передала тебя мне на руки. – Не знаю, я не создана для этого.

Я не нашлась, что ей ответить. А я создана для этого? В конце концов, я уже опять беременна. Что об этом думает Вера? Злословит обо мне, насмешничает? Изменённым голосом передразнивает меня перед Фридерике и Эллен, изображая, как я маркирую материнство?

– Франк-то хотел бы этого, – говорит она. – Да вроде бы так и полагается.

Мы все попались. Одна за другой. Никто не мог воспрепятствовать в этом другой, а теперь никто больше не может постоять за другую. Ибо лишь тот, кто знает выход, может упомянуть и бедствие; лишь тот, кто знает решение, имеет право вмешаться. А кто сидит в стеклянном доме, тому не следует бросаться камнями. У кого есть дети, тот обязан быть счастливым.

Теперь уже не помню когда, но ещё в детстве, в Штутгарте.

Марианна в слезах моет пол вокруг унитаза. На коленях, без швабры. Раймунд хлопнул дверью своей комнаты, они ссорятся; у Марианны нет своей комнаты, она моет туалет.

Ужасно смотреть, как она ползает на коленях и в слезах моет эти два квадратных метра. Мне страшно.

Что означает эта её поза? Что она у Раймунда уборщица? Но это не так, она вовсе не обязана это делать. Что у неё нет другого личного места, кроме туалета? А как насчёт гостиной, спальни, кухни?

Я бы с радостью стала её сообщницей, утешала бы её, помогала ей, знать бы только, против кого, за что именно и в чём?

Если бы это был роман, эта сцена была бы, пожалуй, ключевая. Бессилие требует выхода, освобождения; слава богу, у героини есть шанс оградить свою дочь от подобной участи: рассказав ей правду, ту правду, что бессмысленно оберегать других от правды.

Где работают рубанком, там летят стружки; где пачкают, там надо убирать; где любят, там причиняют боль, и не надо делать вид, что бывает по-другому.

Кто хочет быть кузнецом своего счастья, тому нужен молот; кто бьёт по предмету, изменяет его форму; кто разводит огонь, тот может сгореть – и принцип «сделай сам» тоже имеет свои границы.

Штутгарт, незадолго до Рождества, декабрь 1982 года.

Марианна не жалуется, что у неё нет своей комнаты. У нас, детей, должно быть по комнате, это для неё важно. Потому что у неё в детстве не было своей.

Кабинет принадлежит Раймунду, там он зачастую и спит, потому что храпит. Рядом с раскладным диваном стоит письменный стол, в выдвижных ящиках которого лежат «бумаги» – формуляры, договоры, наши детские свидетельства о рождении. Марианна никогда не сидит за этим письменным столом; если она пишет письма, то у себя в книжном магазине после его закрытия.

– Я вообще не умею писать письма, – говорит она и покупает открытки, на которых уже всё напечатано.

Марианна не жалуется, но я нахожу это несправедливым. И принимаю решение подарить ей на Рождество комнату.

Моя самая любимая глава в книге «Мы все из Бюллербю» – та, в которой Лиза получает на свой седьмой день рождения собственную комнату; я хочу разыграть эту сцену, достаю старый обеденный стол из подвала, где он стоял, заваленный книгами и чемоданами, отодвигаю книжный стеллаж на середину своей комнаты в качестве разделительной стенки и кнопками пришпиливаю на его заднюю стенку простыню, чтобы не было видно через просветы.

Сюрприз чуть не сорвался, потому что я перетаскиваю из гостиной комод Марианны – чтобы в её будущей комнате стояло хоть что-то из её личных вещей. К счастью, она этого не замечает – из-за стрессовой предрождественской торговли в магазине.

Я горда своей идеей и углубляюсь в стратегию вручения подарка. Лизе из Бюллербю в книге завязывают глаза и сперва заводят её не туда, а потом приводят в её новую комнату. Проделать такое с Марианной в рождественский сочельник