Овечки в тепле - Анке Штеллинг

изобретать, – говорит Беа, – я хочу что-нибудь предпринять.

Школьники пришли домой: голова полна замыслов их одноклассников на осенние каникулы.

– Какие же это замыслы, если их придумали для тебя другие?

Беа пристально смотрит на меня:

– Если для тебя самое лучшее – сидеть в твоей каморке и всё делать своими руками, это не значит, что и для нас это должно быть лучше всего.

Киран принёс все собранные наклейки из магазина «Нетто». За пятьдесят наклеек можно выгодно купить банки для длительного хранения продуктов; чем больше я трачу, тем больше экономлю.

– А ты хоть раз пробовала ничего не делать? – спрашиваю я Беа.

Она не отвечает. И я углубляюсь в эти банки. При покупке самых больших я экономлю восемьдесят пять процентов!

– Эй, Киран, – говорю я, – это же глупость.

Теперь и Киран смотрит на предложение.

– А внутри там есть еда? – спрашивает он.

– Нет, не думаю.

– Как это ты не думаешь? – Беа ловит меня на слове.

Я хватаю ртом воздух:

– Ну, я хотела сказать: «Нет, конечно же нет!» Ты должен попасться на удочку. Банки без содержимого выглядят глупо, а ты должен развить к ним аппетит, чтобы больше покупать у «Нетто», собирать наклейки и потом якобы экономить. Хотя ни одна из этих банок тебе не нужна. Да и зачем, если у тебя нет еды, которую в них можно длительно хранить. Поэтому на картинке они с едой. И то же самое с поездкой на осенние каникулы. Каникулы даются без содержимого, а кто утверждает обратное, тот лжёт!

Я улыбаюсь Беа. Это просто чудесно – быть такой образованной.

– Если мы никуда не поедем, я буду делать домашние задания, – говорит Беа. – Чтобы хотя бы в этом опережать других.

Огорчённая, она уходит к себе в комнату.

* * *

Это неприятно – быть образованной. Беа и без того лучшая в своём классе, хотя она перепрыгнула через один класс; она по-другому не может и страдает от этого: всегда быть безошибочной, всегда быть самой умной.

Её комната – тоже самая лучшая в квартире. Она сама сделала её такой, покрывало на кровати из батика, старый письменный стол отреставрирован, декоративные идеи взяты из Интернета. Кроме того, она каждую неделю моет пол, а порядок наводит каждый день. И она единственная из нас всех заправляет свою постель.

Теперь она сидит за письменным столом и смотрит на подвесную полку, на которой тетради рассортированы по цвету.

– Мне очень жаль, – говорю я.

В соседней комнате Джек кричит на свой ноутбук:

– Чёрт, я гибну, ты идиот! – и Беа поднимает вверх брови.

Я бегу в соседнюю комнату и объявляю Джеку, что отниму у него компьютер, если игра делает его таким агрессивным.

Когда я возвращаюсь в комнату Беа, та сидит всё в той же позе.

– Мне тоже было бы лучше, если бы мне было всё равно, – говорит она.

– Ну что опять?

– Да всё. Что мы делаем. Как что выглядит. Кто что думает. Кто куда едет.

– Мне очень жаль.

Я бессильна. Я хочу сказать ей всё, вооружить её, просветить и оснастить полной картиной действительности – однако как сделать себя безразличным ко всему, об этом я не имею никакого представления.

– Пойдёшь со мной в детсад?

– О’кей, – говорит Беа и встаёт.

До нас опять доносится крик. Я второй раз заглядываю в комнату мальчиков.

– Полчаса, – говорю я Джеку и Кирану. – Чтобы никаких воплей и никаких дискриминирующих ругательств!

Что за идиотский приказ. И кто будет приводить его в исполнение?

Кроме того, само слово «идиотский» тоже является дискриминирующим ругательством.

Детский сад безутешно погружён в морось дождя. Устремлённые ввысь тополя, отгораживающие пустырь соседнего участка, стоят голые, только тоненький пластиковый пакет застрял в ветках.

Я заботливо накидываю на решётчатые ворота сверху запор, недоступный для детей. Ни разу за последние двенадцать лет я не забыла это сделать, ни один ребёнок не мог по моей небрежности открыть эти ворота и оказаться в опасности на улице.

– Чего улыбаешься? – спрашивает Беа.

– Потому что я твёрдо придерживаюсь идиотских установок. Ну вот, уже второй раз. «Идиотских» мне нельзя говорить.

– Почему нельзя?

– Потому что это унижает больных, страдающих идиотизмом. Дискриминация.

В группе Линн уже пусто, оставшихся детей перевели в комнату для второй смены. Мне больше нравится забирать Линн с прогулочной площадки, тогда у меня такое чувство, что она на свободе – по крайней мере, более свободна, чем у сменной воспитательницы с такими же оставленными на вторую смену детьми, в чужой группе под неоновыми лампами.

Я покаянно исповедуюсь в этом Беа, но та отрицательно мотает головой:

– А я больше любила вторую смену, чем свою группу.

– Но тебя я забирала почти всегда вовремя!

– Ну вот и зря. Вторая смена была уютнее.

Ещё девять месяцев детского сада. В следующем году Линн пойдёт в школу, и этот эпизод завершится: четырнадцать лет подряд накидывать запор на решётчатые ворота садика…

С Линн у меня изначально было меньше боязни, чем с Беа – или, может, просто я уже притерпелась к боязни. Когда родилась Линн, Беа уже два с половиной года ходила в школу, ей было уже почти столько, сколько Марианне в те времена, когда её бойкотировали одноклассницы.

Беа никто не бойкотировал – по крайней мере, мне об этом ничего не известно. Но я ведь не знала и о том, что Беа любила оставаться в садике на вторую смену.

– А другие дети никогда не устраивали заговор против тебя? Ну, когда подруги с тобой не разговаривают или что-то вроде того?

Мы идём по коридору, где на стенах вывешены идеальные представления о детском саде в цитатах из великих мыслителей. В виде распечаток или в рамочках из «ИКЕА»: «Границы моей речи указывают на границы моего мира».

– Но у меня нет подруг.

Я не хочу, чтобы Беа так говорила. Ещё тогда, когда она ходила в этот детский сад, я спрашивала, почему она не заведёт себе подруг – в качестве оплота против одиночества, против группы второй смены и принудительного обеденного перерыва, в качестве защитной оболочки против отвыкания от соски, против мерзкой еды, против запрета сосать большой палец. А потом подумала, что это даже лучше, потому что подруга тоже означает зависимость. Наверняка мать этой подруги приходит за ней всегда точно до четырёх часов, и Беа чувствовала бы себя вдвойне покинутой в группе второй смены. Лучше уж вообще не иметь уязвимых мест, лучше быть независимой и натренированной в одиночестве…

У Линн, насколько я знаю, тоже