Женственность. О роли женского начала в нравственной жизни человека - Я. А. Мильнер-Иринин
Женственность. О роли женского начала в нравственной жизни человека читать книгу онлайн
Книга посвящена теории и практике нравственной жизни человека – его человечности. Человечность женщины, нравственно себя образующей, в определении автора есть женственность. Человечность же мужчины, нравственно себя образующего, есть мужественность. Женственность и мужественность взаимно дополняют понятие человечности. Но роль женщины в сравнении с мужчиной в нравственной жизни человека более значительна благодаря особенностям женского существа, женской доброты в частности. В доброте женщины с огромной сосредоточенной силой проявляются и все остальные черты женственности: утонченное изящество женщины, ее покоряющая нежность, ее обаятельная застенчивость, ее беспредельная преданность в любви, венчающаяся в великом чувстве материнства.
Текст книги и послесловия приводятся в авторской редакции.
И с научной, и с общечеловеческой точек зрения книга актуальна и может быть интересна широкому кругу читателей.
The book is devoted to the theory and the practice of people’s moral life, that is their humaneness. According to the author the womanhood is the humaneness of a woman who has been forming herself ethically. And the humaneness of an ethically self-forming man is the manliness. The womanhood and the manliness are the mutual complement of the conception of the humaneness. But the woman’s part in comparison with the man’s is much more significance due to the features of the woman’s essence, particularly the woman’s goodness. It is the goodness that with enormous concentrated power has been manifesting all the womanhood features, such as woman’s refined grace, her conquering tenderness, her charming bashfulness, her infinite devotion to the love whose crown is the great sense of the motherhood.
The book is published in the author’s edition.
From both scientific and common to all mankind standpoint the book is topical and interesting to the wide readership.
Очень трогательную картину о материнской любви написал А. А. Дейнека. Вы взгляда женщины не видите, так как он весь в ребенке, спящем на ее руках. Ребенок болен, так как лицо женщины выражает крайнюю озабоченность (илл. 60).
А теперь представьте себе, что переживает женщина-мать, когда она должна проводить на фронт еще и свою дочь добровольца. Теперь уж у нее и в самом деле никого не останется (дочь ушла в партизаны несколько месяцев спустя, как был взят в армию ее сын; еще раньше ушел в ополчение ее муж, отец ее двух детей). Как же она должна переживать уход своей дочери, которую ведь ничто не понуждает идти на фронт и жертвовать своею жизнью ради Родины, кроме ее собственной совести. Дочь непреклонна, несмотря на все увещевания и горючие слезы матери. Она – мать наша – хорошо понимает, что оказывая столь сильное давление на дочь, она поступается собственной совестью, тем более, что сама ведь в свое время участвовала в гражданской войне в ответ на знаменитый ленинский клич – призыв: «Социалистическое отечество в опасности». Теперь же, когда ему грозит такая же смертельная опасность, она не позволяет дочери выполнить свой долг, ссылается на молодость дочери, тогда как ей самой в памятный 1920 год едва исполнилось 16 лет. Конечно, в конце концов, не сумев сломить твердой непреклонности дочери, она крепко-крепко, быть может в последний раз, прижмет ее к своей изболевшейся груди и благословит на подвиг, но сейчас, в эту минуту, решительно не может совладать с собой и, испытывая стыд, чуть ли не на коленях умоляет дочь отвратить от нее, матери, нависшее над ней несчастье, отказаться от принятого решения, – до того не в состоянии противиться зову живущего в ней материнского инстинкта! Ее состояние можно сравнить разве с тем, как если бы из ее груди вырывали сердце. Нет, – это неизмеримо страшнее! – как если бы на ее глазах то же делали с ее дочерью…
Во всечеловечески прославленной «Сикстинской мадонне» Рафаэля как нельзя ярче воплощен страждущий образ материнства (илл. 61). Смысл этого образа раскрыт уже давно: жертвенно отдавая одной рукой свое дитя на высоконравственный подвиг, она другой крепко прижимает его к себе, не в силах с ним расстаться и обречь на смертные муки, с таким подвигом неизбежно связанные. Сколько материнской тревоги в этом всецело ушедшем в себя взоре!..
Это впечатление обреченности матери, ее обреченности на вековечные страдания, еще больше усиливается в нас, когда мы сопоставляем с ним впечатление от не менее знаменитой «Мадонны Бенуя» Леонардо да Винчи, в которой, напротив, воплощен образ счастливого материнства (илл. 62): на полотне изображено очень юное и очень милое женское существо, почти девочка, всё светящееся мягкой, удивительно непосредственной и безмятежной радостью, спокойной веселостью, контрастирующей с серьезным по-младенчески лицом сына; она вся ушла в игру со своим ребенком, никого и ничто не замечает, а мы, воспользовавшись этим, любуемся на нее, на весь ее изящный облик, тоже контрастирующий с некоторой, я бы сказал, чрезмерной, пухлостью тельца ее чада. Беспредельная и светлая радость материнства и воплощенная в ней беспредельная же и светлая любовь к жизни очень ярко показаны в художественной фотографии работы Кента Бертона «Жена с ребенком», напечатанной в специальном номере журнала «Америка» – «Фотоискусство крупным планом» (1971. Нояб. № 181). Художественная фотография, в отличие от других произведений искусства, имеет за собой, как это ясно каждому, неоспоримую силу документа (илл. 63).
Таковы материнские тревоги и материнские радости. И те и другие поистине безмерны.
А что должна была пережить моя сестра, та самая, что впервые сказала мне об ответном характере женской любви, – когда прежде чем убить ее саму, фашистские изверги обесчестили и убили на ее глазах ее двух дочерей – Мэри и Изольду – в самом расцвете их девичьей красы. Вы думаете, что она не приняла свою собственную смерть как настоящее спасительное избавление от еще более страшной и кровоточащей материнской муки?! Я очень хорошо помню, ибо был потрясен виденным, с каким чисто животным отчаянием и ожесточением она глухою полночью билась головой о стенку, когда воспаление в легких чуть было не унесло старшую из близнецов – Мэри – в могилу. Она вся в слезах и не своим голосом кричала: Бог, если ты существуешь на свете, спаси мою девочку, и я тебя больше никогда и ни о чем просить не буду!..
А ведь вы говорите, дорогой мой читатель, что не существует вовсе такой категории, как женственность, что есть просто человечность, и она одинакова как в мужчинах, так и в женщинах. Да, так оно, конечно, и есть: человечность есть человечность, но будучи равной самой себе, она отнюдь не равномерно распределена в мужчинах и женщинах. По моему глубокому убеждению, ее, как правило, неизмеримо больше в женщине, чем в мужчине, – именно вследствие бессмертного материнского чувства, передающегося от женщины к женщине с момента происхождения человека на Земле. Я не говорю уже о том, что самый идеал человечности не может не преломляться в женщине через призму ее особенном натуры, через призму особенностей этой натуры, особенностей вполне биологического происхождения и свойства, через призму ее естества, в свою очередь, разумеется, преломленного через призму ее же общественной и творчески-преобразовательной, нравственно-революционной природы как человека, этот идеал, повторяю, не может не воплотиться в том, что имеет название женственности.
Доброта
Женщина воспринимает принципы истинной человечности как свое кровное дело, ибо она растит в себе человека – как мать. Присущая ей от природы доброта абсолютно, понятно, не вяжется ни с какой жестокостью, ни с какой бесчеловечностью. Под добротой мы и будем понимать ту подпочву, на которой легче всего культивируются душевные качества, которые мы называем нравственными правилами и которые в своей совокупности образуют естественную психологическую почву для образования себя каждым отдельным человеком в духе
