Смерть в июле и всегда в Донецке - Дмитрий Александрович Селезнёв

«Вы зачем сюда попали, граф? — сказал он ему с улыбкой. — Всё любопытствуете?» — Глядя на вывеску, вспоминаю я строчки из «Войны и мира». Пьер Безухов в белом фраке и белоснежном цилиндре прибыл на Бородино, и адъютант генерала Раевского с улыбкой интересуется, какого чёрта его сюда принесло. И скоро сражение докатится сюда, и батарея Раевского будет бить по французам, пока её не разметут чужие ядра, и Пьер Безухов чуть не попадёт в плен.

Кстати. По Донецку бьют не только английские, но и французские орудия — гаубицы «Цезарь». Спасибо, французы. И вас мы не забудем. И не простим.

— Ну да, любопытствую, — вступаю я в диалог с тем персонажем Толстого.

Я чем-то смахиваю на Пьера Безухова. Стрелять не умею, оружие держал в руках только в тире. Я филолог, приехал с белым цилиндром знаний, бесполезных здесь. И да, да, я любопытствую.

«Простите, я гуманитарий, зачем мы штурмуем эту высоту, неужели её нельзя заебашить бомбами?» — спрашиваю я, склонившись вместе с военными над экраном беспилотника. И военные мне, гуманитарию, объясняют, что нет, нельзя, пытались, но лётчики боятся близко подлетать, и промахиваются (попадают в moloko).

Русской литературы я прочитал немало. «Война и мир» — великое произведение. Не сомневаюсь, что молодой Лев Толстой, ещё не заражённый ересью непротивления злу, не задумываясь, запрыгнул бы к нам на танк.

И Пушкин был бы с нами против всех клеветников России — не зря украинские дегенераты его памятники сносят. Пушкин, Лермонтов… Достоевский? Конечно же! Томиком «Дневников писателя» всех сомневающихся в этом сам автор жахнул бы по голове.

Гоголь хорошо знал, какие на Украине ведьмы и бесы водятся, молился бы за нас. Не верите, что Гоголь с нами? «Тараса Бульбу» вам в руки.

А знаете, что. Я думаю, что и Солженицын был бы на нашей стороне. Пусть как и декоммунизатор, но как сторонник Союза трёх славянских государств.

Про Бродского я, вообще, молчу. Его стих про Украину читали?

Рокот классики — война, Моцарт, птицы и ЧВК «Филармония»

Я иногда останавливаюсь возле этого здания в Донецке и с сожалением рассматриваю афишу. Это здание Донецкой Филармонии. Оно расположено возле площади Ленина по левую его руку, ближе к колоннам Народного Совета — я прохожу Филармонию, когда возвращаюсь домой в съёмную квартиру, расположенную неподалёку.

Удивительно — но в Донецке, после- и предвоенном, когда миллионный город, опустошённый наполовину из-за обстрелов, находился между двумя военными кампаниями в состоянии «ни мира, ни войны», когда только недавно он являлся столицей непризнанной нигде, даже в России, народной республики — осколка бывшей Донецкой области Украины — в этом городе давали концерты классический музыки.

Да ещё какие! На старой афише можно прочитать весьма насыщенный репертуар. Тут и советский Свиридов, и русский мистик Скрябин, и болезненный немец Шуман… Верди, Бетховен, Россини — читаю я знакомые со школьных уроков музыки фамилии. Также в Донецкой Филармонии пели романсы и народные песни. Симфонический оркестр обыгрывал рок-хиты и саундтреки. И наоборот: «Рокот классики» — так называлась программа, где классические произведения исполнялись в рок-обработке.

Но нарастающий рокот войны заглушил всё — тут же на стекле массивной двери вывешено объявление, гласящее о том, что «в связи с обострившейся военной ситуацией с 18 февраля 2022 года все концерты приостанавливаются до особого распоряжения». 18 февраля 2022 года была объявлена тотальная эвакуация и мобилизация.

Заехал я в Донецк на следующий день после объявления мобилизации, и первый раз проходя мимо, исходя из своей привычки всё проверять, дёрнул запертые двери, ведущие в мир музыки. Огорчился, ещё раз прочитав афишу. Больше всего из-за Моцарта, его должны были играть 26 февраля. В программе Моцарт был со своим антагонистом Сальери — неплохим, но не гениальным музыкантом, который на самом деле был покровителем австрийского композитора при дворе, а не его убийцей. С лёгкой руки Пушкина сплетня об отравлении Моцарта Сальери стала в России мифом, миф получил мировое воплощение в гениальном фильме Милоша Формана «Амадей» — в мирной жизни я был кинокритиком, знаю о чём говорю.

А теперь я военкор. Но Моцарта слушаю даже в военных условиях. Кстати, не только я — он считается самым популярным из композиторов, мелодии которых используются на мобильных.

Моё же самое любое произведение — это опера «Волшебная флейта».

Сюжет такой. Принц Тамино влюбляется в Памину — дочку Царицы Ночи. Влюбляется, можно сказать, «по интернету» — в руки ему попадает её портрет. Сама Памина в плену у злого волшебника Зарастро — тот, в противовес Царице Ночи олицетворяет беспощадный свет. Мать просит вызволить дочь, kill’em all! — взвывает она, и Тамино отправляется освобождать девушку.

Но, как и на войне, выходит не всё так однозначно. Не всё оказалась так, как эта царица науськивала. И кто тут злодей, надо ещё разбираться.

Опера, флейта, Царица, Тамино-Памино — ты о чём, не до Моцарта сейчас, Донецк бомбят оглянись, война на дворе! — скажете вы.

Ну да, я рефлексирую, отвечу. Имею полное право, это защитная реакция интеллигента. В разных обстоятельствах «Волшебную флейту» я прослушал в наушниках бесчисленное количество раз. В последней раз на войне слушал я эту оперу в Нагорном Карабахе. Кстати, есть интересная экранизация «Волшебной флейты» в жанре мюзикла. Действие происходит в интерьерах и декорациях Первой мировой войны, где войска Царицы Ночи и Зарастро сражаются между собой. Эта экранизация мне запомнилась и теперь опера ложится в моём сознании на текущую обстановку.

— Убей! Убей! — вопит сопрано Царицы Ночи в моих наушниках. А потом играет флейта. Волшебная. Именно она вела Тамино по царству мрака и ужаса.

Есть ещё один интересный персонаж в этом музыкальном произведении. Это Папагено, птицелов. Спутник Тамино, волшебный помощник, согласно морфологии сказки по Проппу. Помощник из Папагено нелепый и смешной — это странный, но весёлый персонаж. Хвастун, болтун и трусишка — есть и такие «герои» на войне.

Папагено вроде как птицелов, но и сам полуптица, не поймёшь. Его изображают в ярком оперении с шапкой-клювом, таков его сценический образ. В конце