Без хлеба. Очерки русского бедствия (голод 1898 и 1911-12 гг.) - Александр Саввич Панкратов

— Что в ней толку, в земле-то? — слышу я горечь хохла. — Долгу на ней банку больше, чем колосьев! Продать нельзя, в аренду никто не берет...

32.

Разложение. — Георгиевский кавалер. — Нет средств. — Красный Крест. — "Руководители жизни".

Деревня Анясово.

Огромная и вся насквозь пропитанная бациллами всевозможных болезней...

Вот подряд три дома Хадайназаровых.

У Рахматуллы вся семья в цинге. Трое лежат, не встают. У самого старика-хозяина почернела нога; она пузырится и имеет страшный вид.

Сын на ногах, но с пораженными, кровоточащими деснами. Ему бы лежать, а он ушел в поле бороновать. Больше некому. Дочь тоже на ногах, хотя и с кровоподтеками. Она прислуживает отцу, матери и брату, которые лежат недвижимо. Ходит "через силу" за водой, топит печь.

В семье Абдуллы Хадайназарова в цинге трое: отец, мать и дочь.

У отца сильный отек ног. Он, видимо, очень страдает. Тусклый взгляд, пот на лбу, стоны. Врач осмотрел его, поставил градусник и сказал:

— Кроме цинги, у него еще и тиф...

Это сочетание частое. Тиф истощает организм, и на ослабленного человека набрасывается цинга.

В таких случаях положение врача тяжелое. При тифе нет аппетита. А цинготному надо есть. Зелень и надо есть, и нельзя.

У третьего Хадайназарова тоже цинга...

Мы вышли из избы. Татарка, с ребенком на руках, чистым русским языком зовет:

— К нам зайдите!

— Зингля? Мы только эту болезнь ищем, — предупреждает врач М. В. Курбатов.

"Зинглей" татары зовут цингу.

— Да, — отвечает татарка.

Входим. Чистая, жарко натопленная изба. С нар поднимается худой, бледный человек, в белом пиджаке с солдатским Георгием и медалью.

— Цинга? — спрашивает врач.

— Нет.

Глаза молящие. Извиняется, что обманул. Очень уж хочется испробовать все средства, чтобы поправиться.

— Тут болит, — показывает на грудь и спешит раздаваться.

Врач ослушивает.

— Хотите? — предлагает он мне трубку.

Прислушиваюсь к работе хилого организма. Сильные хрипы во всей груди. Яркий туберкулез.

— Приговоренный, — говорят глаза врача.

Больной просил лекарства. Врач садится писать никому не нужный рецепт. А я спрашиваю Ахмета:

— За какое дело получил Георгия?

— Под Мукденом имел три раны... Попал в плен. Год пробыл у японцев...

— Плохо живете?

— Питаюсь кое-как. Брат кормит.

Мы переходили из избы в избу, с содроганием осматривая длинную, затерявшуюся вдали галерею мучеников. И, казалось нам, не было конца человеческому страданию...

Вот из лохмотьев поднимается испитое лицо женщины со страшной цингой. А рядом с ней грудной ребенок, на которого нельзя без ужаса смотреть. На нем "живого" места нет. Вместо кожи оспенная маска...

Другая женщина с растрепанными волосами похожа на идиотку. Со скрюченными ногами и горбом. Вся высохшая. Кричит и стонет. При каждом ее крике плачет сын ее, ребенок лет пяти...

Масса брюшного тифа.

И целое море цинги самой тяжелой формы.

Много новых случаев, еще не зарегистрированных.

— Цинга только начинается, — говорить врач.

В голодовку 1906 г. эта болезнь исчезла только в середине июня и была так тяжела, что имела несколько смертельных исходов.

— Бороться нам трудно, — говорит врач, — мы хотели расширить столовые, открыть их в новых селениях. Запросили губернское земство, но получили ответ:

— Нельзя. Расширение возможно только на счет сокращения в существующих столовых.

Видимо, иссякли средства. В губернском земстве собраны были частные пожертвования, капиталы общеземской организации, вольно-экономического общества и т. п.

Но общество забыло о голоде. В далекой Англии собирают деньги на наших голодающих, а у нас голод уже не привлекает общественного внимания; для многих голода уже нет.

— Рано отвернулись, — говорит врач. — В нашем районе только теперь начинается страшная расплата за недоедание...

Существующая форма борьбы оказалась недостаточной.

— Мы даем на дом фунт ситного, ковш похлебки, чай, сахар, лимон.

Но эту порцию ест не один цинготный, а вся семья. Цинготному попадает мало.

— Нужны, — говорю, — цинготные больнички, изоляция и усиленное питание.

— У нас нет на это ни средств, ни людей, — отвечает врач.

Тут сидит отряд "Красного Креста". У него больше средств, привезены цинготные больнички. Но средства свои он тратит также путем выдачи порций на дом.

В одной избе я встретил татарина с тяжелой цингой. Смотрю, у крыльца его избы развевается флаг "Красного Креста".

— Ты кто же? — спрашиваю больного.

— Столовщик.

Если сам содержатель столовой "Красного Креста" заболел результатами недоедания, то нельзя удивляться, что цингой болеют получающие порции на дом.

Больнички "Красный Крест" не развертывает. Не считает нужным.

Врач отряда, Д., оказался странным человеком. Приехал шумно, с предписанием от властей и потребовал от организаций губернского земства и частных:

— Передвиньтесь куда-нибудь, а я сяду на ваше место!

— Как? Со складами, столовыми? Какой смысл? Мы здесь с ноября, а вы приехали в феврале?!

— Знать ничего не знаю. У меня предписание сесть в Киргизмияках.

— Но киргизмиякский участок велик. Ступайте в такие-то села, там никого нет, а помощь нужна...

Но убедить странного врача было нельзя. Он начал открывать столовые там, где уже были открыты они губернским земством, московским обществом грамотности и т. п. Когда эпидемический врач поехал открывать столовую в деревне Ушакбаш, господин Д. погнался за ним и заявил:

— Я не позволю вам открывать.

Он торжественно вручил свое полномочие ушакбашскому старосте.

"Все сельские власти должны оказывать мне содействие", — прочел староста.

Но такие полномочия имеются у всех. Посмеялись над ретивым врачом и открыли столовую.

Работа стала тормозиться. Пришлось довести до сведения губернатора о действиях господина Д. Тот, к счастью, унял его и перевел в тот край участка, который оставался совершенно без помощи.

На дороге дела стоят и некоторые земские начальники.

Чтобы остановить цингу, надо усиленно питать. Совсем иначе, видимо, думают земские. Они уменьшают "кормовые" тем семьям, в которых цинготные получают свои порции.

Явная, жестокая несообразность!..

Земские просили сообщить им фамилии лиц, получающих порции. Врачи отказались дать списки.

Тогда земские подослали своих людей разузнать об интересующем их вопросе... Приходилось прямо скрывать списки.

Были дела и похуже.

Одному земскому начальнику какой-то жертвователь прислал 200 пудов крупчатки:

— Раздайте голодающим своего участка!..

Но земский муку не принял:

— У меня дела по горло. Буду я путаться с частной помощью!

Мука пошла обратно.

— Вы бы хоть телеграфировали жертвователю, чтобы он дал адрес на санитарное попечительство, — говорили земскому начальнику. —