Без хлеба. Очерки русского бедствия (голод 1898 и 1911-12 гг.) - Александр Саввич Панкратов

Наконец, каждая статья возбуждала запрос из министерства:

— Верно ли?

К тем лицам, на которых ссылались корреспонденты, ездили становые, урядники. Поднимали "булгу". Опрашивали их с явным недоброжелательством:

— Через вас беспокойство!

Эти люди занимали места в списке "подозрительных", и даже "неблагонадежных".

Словом, налицо была обычная тупость местных "руководителей жизни".

Одного из таких "руководителей" я встретил сейчас. Он великолепен в оценке положения.

— Я приехал сюда из Петербурга в декабре и могу сказать прямо: острого голода не вижу, а вижу одно нахальство крестьян...

— Больше ничего не видите?

— Ровно ничего...

Мало. Стоило ли ехать из Петербурга, чтобы руководить целым участком нахалов?

За деревню страшно...

31.

В цинготном поселке. — Недостаток семенных. — При урожае будет голод. — Эпидемия цинги растет. — 500 случаев. — Падеж скота.

Белебеевский уезд.

Троицкой поселок. Это в пределах несчастного киргизмиякинского медицинского участка.

"Гнилой угол", — называют этот участок.

Сидят в поселке хохлы Киевской губернии. Купили они у крестьянского банка землю, построились и теперь ждут... всего скверного.

Мы с эпидемическим врачом, М. В. Курбатовым, заехали сюда "по пути".

— Тут трое цинготных, — говорил врач.

Изба Терещенко. У него "баба" в цинге. Кроме вспухших, кровоточащих и источающих дурной запах десен, огромные сине-багровые кровоподтеки на ногах. Видь страшный.

Это — результаты длительного недоедания.

Вся семья истощенная.

— На старине, небось, этой болезни не знали? — спрашиваю хохла.

Старина для них — Киевская губерния.

— Отроду не видывали, хоть и в нищете жили...

Тут для "столыпинских помещиков" выдалась "не жизнь, а каторга".

— Что толку, что земли много? — говорил один хохол. — Лежит она пустая...

Семенных дали всего на две десятины. А озимых здешние хохлы сеяли или по полдесятины, — семян им не давали, — или совсем не сеяли.

— На следующий год у нас и при урожае будет голод...

Нужно принять во внимание, что если будет урожай, то вот какие нужды должен "исправить" мужик: купить скот и одежду ("обносился"), заплатить мирские сборы, долг крестьянскому банку, возвратить продовольственную и семенную ссуды...

— Как же вы заплатите?

— В том-то и дело, что не из чего будет платить. Что соберешь с двух десятин?

— Может быть, паханную землю сдаете в аренду?

— Сдаем, — никто не берет. Ни у кого семян нет. Вон татары дошли до того, что сотенную десятину паханную сдают за 4 рубля, а непаханную за 1—2 рубля, но также никто не берет.

Положение, действительно, критическое. Будь урожай из урожаев, кругом все-таки будет пустыня. Может быть, только одна треть полей засеяна, а остальные две трети земли лежат пустыми.

Голод при урожае — оригинальное русское явление.

У Терещенко вместо избы землянка.

Хохол этот — пародия на "настоящего" киевского Терещенко...

Только крыша у его избы стоить над землей, а все остальное закопано глубоко в земле.

— Хата сухая, — говорит несчастный "помещик", владеющий 20-ю десятинами прекрасной земли.

Какое уж там сухая!..

Позвали нас в другую избу. Опять цинга, такая же страшная, как у Терещенки.

— Это уже новая, незарегистрированная, — сказал врач.

В третьей семье тоже цинга. Девятнадцатилетний Пичкур умирает от злейшего туберкулеза. Безжалостная судьба наградила его и цингой. Получилось нечто ужасное...

Цинга и в третьей, и в четвертой, и в пятой избах.

— Это уже не три случая, — говорю врачу.

Насчитали 8 цинготных. Маленький (23 дома) хохлацкий поселок разлагается.

— Не успеваем регистрировать, — говорит врач. — На следующей неделе тут будут уже десятки больных.

Страшная гостья явилась в "гнилой угол" только весной.

Всю зиму, с октября, киргизмиякинский участок горел огнем тифа. Было до 500 случаев. В некоторых деревнях я еще в ноябре видел целые тифозные семьи. Лежали все — от отца до грудного ребенка. Если принесут соседи напиться, — хорошо, а позабудут зайти, — больные горят и стонут от страшного жара... Доползет кто-нибудь до двери, покличет, — придут...

Две таких беспомощных семьи я видел в татарской деревне Анясеве.

В марте тиф пошел на убыль. Теперь его осталось 200 случаев. Но вдруг, как-то сразу, открылась цинга.

Было "водополье". Нельзя было проехать ни на санях, ни на телеге. Медицинский персонал немного задержался в своих штаб-квартирах. А когда спала вода, и стало можно ездить, в избах голодающих крестьян сидела уже цинга. Как-будто ее кто-то принес с полой водой.

В регистрационные списки болезнь сразу попала в огромном количестве. Теперь она поражающе быстро растет. Я застал ее на цифре 450, но после меня она вылилась за 500 и неудержимо шла вверх.

Сколько ускользающих от регистрации? С цингой, не так резко обозначившейся?

Эпидемия ширится, волной разливается. Нет сил ее сократить. Наступили холода, спряталось солнце, — это увеличивает рост цинги.

Страшную гостью радушно встретили ее "предтечи" и помощники: тиф, туберкулез, сифилис, а главное — голод, который за год так истощил организм крестьянина, что цинга в нем одном находит свою почву.

— И какой голод!

Русский... С продовольственными ссудами и столовыми...

Что было бы, если бы не было даже этой жалкой помощи?

— Получили кормовые? — спросил я хохла.

— Получили, только...

— Что?

— Впроголодь с ними сидели... Сам посуди: нас пять душ, давали нам два с половиной пуда муки в месяц. Разве это помощь?

Кроме муки, у них ничего нет. Ни овощей, ни молока. Хлеб ныне, хлеб завтра, хлеб целый год.

Такая продовольственная помощь нисколько не гарантировала поселок от цинги. Не могла, конечно, она и предотвратить совершенное разорение.

— Многие совсем обезлошадели...

Распродавали все зимой, распродают, если у кого что осталось, и теперь.

— Как же вы бороновали? — спрашиваю.

— У кого нет лошадей, занимали их у тех, кто их сохранил. День стоит 1 рубль. В два дня бороновали одну десятину.

— Так мало?

— Лошади не идут. Три-четыре раза в день выпрягали. Горе, а не работа. 

Конечно, плату за аренду лошади собственник ее получит из будущего урожая...

Лошадей восемь околело от голода. Оставшиеся бродят, как тени. Вот-вот упадут. Каждый день хохлы с ужасом заглядывают в хлев, — не лежит ли уж там труп?

В киргизмиякинском участке раздавали в ссуду лошадей.

— Сколько вам дали? — опрашиваю хохла.

— Ни одной.

Троицкий поселок обошли помощью:

— У них