Сборник статей - Пути России. Новый старый порядок – вечное возвращение? Сборник статей. Том XХI

«Погромы» прошли и на Урале – в регионе, где один иудей приходился на полторы тысячи жителей, т. е., можно сказать, в регионе без евреев. Евреев почти не было, а вот жертвы погромов были, хоть и немногочисленные. В Вятке, например, было убито шесть человек, среди них – один иудей, в Екатеринбурге из 24 пострадавших было четыре еврея. Еще меньшего размаха погромные беспорядки достигли в многонациональных губернских центрах Южного Урала с высоким удельным весом мусульман – в Уфе и Оренбурге.

Десятки погромщиков оказались на скамье подсудимых. Один из привлеченных к судебной ответственности так объяснил мотивы своего участия в беспорядках и свое отношение к уголовному процессу над ним и ему подобными: «Если бы я знал… что меня же судить будут, наплевал бы я на монархизм. Я шел бить социалистов, а коли меня же теперь судят, так я ведь могу бить и монархистов, мне что? Монархия так монархия, социализм так социализм»[344].

Эта история, если не смотреть снисходительно-пренебрежительно, подобно просвещенным современникам «черносотенства», на его адептов, как на стоящих «на той стадии политического развития, когда нет политической мысли, она заменяется грубыми символами политических образов»[345], вызывает вопросы, достойные изучения.

Символизация и ритуализация как практики «революционеров справа»

Ни одно из политических течений в России начала ХХ в. не имело столь разработанной атрибутики и символики, какая была у «черносотенцев»[346]. Ни одна другая всероссийская политическая партия не имела своих открыто используемых членских знаков и знамен. Члены СРН приобретали нагрудные значки с изображением Георгия Победоносца, царской короны и православного креста четырех видов: дешевые штампованные по 20 копеек, серебряные двух размеров и золотые. Последние на Урале не встречались, вероятно, из-за их дороговизны. Просьбы местных отделов правых партий в Главный совет о присылке пропагандистской литературы сопровождались, как правило, заказами на значки. Запрет местного губернатора на ношение значков или иное препятствие к их публичному использованию могли привести к распаду низового филиала СРН.

Отделы правомонархических партий на Урале имели свои знамена или хоругви ценой от нескольких рублей до ста и более, которые хранились в помещении управы организации или в церкви. В письмах с Урала в Главный совет встречаются заказы на приобретение знамени или просьбы указать мастерскую для их изготовления. Бедные организации часто жаловались на отсутствие денег для приобретения знамени. Преобладающая часть сообщений о покупке и освящении знамени относится к 1907–1908 гг., когда филиалы СРН процветали, в том числе и материально.

Нагрудные знаки, знамена и хоругви «союзников» являлись основой для интенсивной церемониальной коммуникации. Значки СРН подносились не членам организации за особые, по мнению «черносотенцев», заслуги перед самодержавием, церковью и отечеством. Знамена освящались вскоре после открытия партийных отделов, в связи с большими православными праздниками или годовщинами организации, и использовались на партийных и публичных внепартийных торжествах, вплоть до детских праздников. Освящение знамен осуществлялось в присутствии местного высокого начальства и губернского руководства СРН – даже в селах.

К своему знаку, как, впрочем, и к символам царской власти и православной веры, «союзники» (так назывались члены СРН на российском политическом жаргоне начала ХХ в.) относились серьезно и трепетно. Само движение возникло в ходе беспорядков осени 1905 гг., одним из главных поводов к которым служили слухи о якобы совершенных революционерами, студентами и евреями надругательствах над иконами, царскими портретами и государственным флагом. Правых коробило любое действие, хотя бы отдаленно напоминавшее неуважение к дорогим символам. Так, одно из сельских отделений СРН в Пермской губернии в 1913 г. сообщало в Святейший синод, что изображение государственного герба и православного креста в качестве знаков качества на этикетках товаров массового спроса есть оскорбление этих символов, и просило «защитить Святой Крест Православный от попирания ногами и войти куда следует с предложением, чтобы Государственный герб и вообще и другие символические знаки, относящиеся к Православной Вере, как то Св. Крест, не накладывались бы на такие предметы, могущие попасть под ноги и в грязь, а заменялись бы другими какими-нибудь знаками»[347].

Было бы легкомысленным игнорировать столь тщательную разработку «черносотенцами» символики, церемоний и ритуалов в качестве забавного курьеза или объяснять ее легальными условиями существования их организаций. Почему же символы были столь важны для них? И что они обозначали?

«Кодификация мира» как интерпретационная оснастка

Согласно социологии коммуникации, символы являются репрезентациями репрезентаций. Они не обозначают предметы, а указывают на представления о них. Поэтому центральной проблемой коммуникации вокруг символов является проблема общего языка. По мнению философа коммуникации В. Флюссера, «регулярно выстраиваемые из символов коды… являются мостами между человеком и миром… – они “означивают” мир. Одновременно они являются также мостами между отдельными людьми: они должны означивать мир для других, т. е. они означивают мир согласно “договоренности”. Однако любое соглашение о значении должно само быть относительно значимым»[348]. Именно в результате таких соглашений возникает относительно устойчивый «кодифицированный мир»[349].

Церемониальные действия ритуала служат поддержанию договоренного «кодифицированного мира», поскольку любой ритуал с помощью особых форм инсценирования предоставляет его участникам возможность убедиться в незыблемости привычного, «правильного» порядка вещей. И. Гоффман так сформулировал эту идею: «Каждый получает возможность непосредственно пережить образ, образец того, что ему должно быть мило и дорого: образ предполагаемого порядка существования его самого»[350]. Ритуал создает и подтверждает нечто значительное, обращаясь к важным символам и церемониальному инсценированию. Он может экспрессивно прервать или даже преодолеть рутину повседневности и тем самым выразить важные культурные ценности – даже если участники ритуала этого не осознают.

Символизация, ритуализация и экспрессивная репрезентация приобретают особую значимость для исторических акторов во время резких социальных разрывов, когда кажется, что привычная жизнь сходит с рельсов и летит под откос. Порядок «кодифицированного мира» подвергается в таких ситуациях тяжким испытаниям.

В поздней Российской империи наметилась тенденция, характерная для современных обществ: рост индивидуализирующих форм социальной жизни и убывание ритуализированных отношений и практик, ослабление традиционных социально-интегративных феноменов, в том числе и церковного контроля. Можно предположить, что российские «революционеры справа» именно поэтому обратились в опасный, по их мнению, момент российской истории, к усердному и тщательному конструированию и охранению символов и ритуалов, чтобы восстановить старые границы «кодифицированного мира» или проложить новые. Символы и церемонии служили им средством объединения и сплочения единомышленников, маркирования и изгнания врагов.

«Свое» и «чужое» на языке правых националистов

Кто же в представлениях «черносотенцев» были их враги? Прежде всего это продукты «тлетворного Запада» – капиталисты, либералы, социалисты, революционеры, студенты, интеллигенты. Именно они были виновниками разжигания революции 1905 г., которая породила множество оппозиционных политических партий и других институций, ослабляющих традиционное самодержавие. Все, что было связано с индустриализацией России и возникновением западнически ориентированной буржуазии, либерализацией политического порядка и активизацией критически настроенной интеллигенции, «революционеры справа» одним махом отнесли к плодам «жидомасонского заговора». Другими словами, «жиды» и «иудеи» из этнонима или религиозной общности превратились в лаконичную формулу целого спектра явлений – от буржуазии до ее ниспровергателей-революционеров на крайних полюсах, во враждебный габитус, невидимую, но вездесущую опасность, в воплощение зла. Этнизация этой опасности делала ее видимой и тем самым являлась шагом на пути победы над ней. Симптоматично, что после победы левых в 1907 г. на городских выборах во II Государственную думу в Екатеринбурге орган местных правых националистов описал город с ничтожно малым удельным весом евреев как вертеп, кишащий «жидами»: «Шныряли по городу мальчишки-хулиганы, противные жиды, преотвратительные жидовки и другие прохвосты, навязывая всем и каждому составленные списки с именами… избирателей». Вывод правой газеты был неутешительным для «истинно русских»: «В нашем городе жидам полное раздолье, зато русским людям житья совсем не стало»[351]. Для русских, пособничающих революции, были изобретены специальные термины, разоблачающие их как тайных евреев: «жидорусаки», «жидовские батьки» и проч.