Смерть в июле и всегда в Донецке - Дмитрий Александрович Селезнёв

или другого косметического массажа солдатами на войне управлять невозможно. Солдат — это не компьютерная игра. У него нету второй, третьей, пятой или десятой жизни. Он погибает один раз. Он замерзает на морозе, и после этого его тело надо отогреть, чтобы положить в его цинковый гроб, чтобы можно было крышку закрыть… — эта пронзительная деталь сделала его речь ещё более патетической и свидетельствовала, что Пригожин знал, как отправляют мёртвых солдат.

Потом он дал слово командиру авиационной группы. Дальше после руководителя полётов в ангаре перед журналистами выступил Лотос — один из руководителей ЧВК, ещё одна медийная фигура «музыкантов», находящаяся на вершине вагнеровской иерархии. Лотос, крупный мужик, похожий на недоброго олимпийского мишку (да простят мне несерьёзность такого сравнения), рассказал, как планировали и брали Соледар, он был ответственен (ответственным?) за эту работу.

Лотоса сменил упомянутый мною возвращённый из плена зэк, — «вишенка на торте» — так сказал Пригожин, его представляя.

Действительно, появление этого пленённого зэка стало неожиданностью — Пригожин умел удивлять и эпатировать публику. Ведь за три дня до этого момента появилось видео с его казнью кувалдой, как и с первым сбежавшим зэком.

Потом, правда, в тот же день через несколько часов на вагнеровских ресурсах появилось другое видео, где «воскресший» говорил, что его простили, так как несмотря на то, что он «наговорил в плену много хуйни», он также принёс оттуда «много ценной информации, которая спасла жизни многих ребят». Но в какой последовательности всё снималось? Смерть героя смотрелась очень убедительно, в контексте прошлого смертельного инцидента с применением кувалды, — от вагнеров, если честно, можно ожидать, как и этой, так и альтернативной концовки. Своеобразный юмор руководителя компании передавался и её сотрудникам.

Однако закрученная интрига разрешилась. Журналистам был предъявлен зэк живой-целёхонький. Оказалось, что запятая в «казнить нельзя помиловать» не только сдвинулась в сторону помиловать, но и «помиловать» заменилось на «наградить». Оказалось, что зэк этот ещё и «молодец», Пригожин представлял его уже как героя.

— Каким образом вы вернулись из плена?

Зэк сразу же замялся при ответе на заданный мной первый вопрос.

— Давайте скажу, — вмешался Пригожин, — мы его обменяли, противник просто не знал, что у него внутри есть плёнка, на которую он всё записывает.

Потом зэка попросили рассказать, как обращались с ним украинцы. А обращались они с ним плохо, пытали и били. Издевались, как и над всеми остальными пленными.

— Какой был самый страшный момент?

— Это когда не знаешь, отрежут тебе яйца или нет, — почему-то за него ответил Пригожин. Сложилось такое впечатление, что он обладает определёнными умениями такие моменты создавать.

Тут я снова спросил:

— Будете ли вы дальше служить?

— Да, буду. Потому что много ребят знакомых и незнакомых, но хороших, с нами уже нет. — Из уст бывшего зэка это прозвучало слишком уж заученно и пафосно.

— Ну ладно, ладно, хватит, — разулыбался своей щербатой улыбкой «Карабас Барабас», уже сам заходя в кадр, — иди, иди работать.

Насколько зэк откровенничал, можно только предполагать, каждый делал выводы сам, но одно было несомненным — представление удалось.

Потом, чтобы не выпускать с коллегами одинаковые материалы, я взял персональный комментарий у Пригожина, и договорился с начальником службы безопасности по горячим следам взять эксклюзивное интервью у бывшего пленного, его привели в ту самую комнату, откуда украинские пленные слали приветы родным. Служба безопасности состояла из молодых ребят-вагнеров. Мною тоже поинтересовались. Как будто невзначай молодой безопасник в разговоре со мной выяснил, кто я, откуда, и где родился — я отвечал уверенно.

Видел я Пригожина тогда в первый и в последний раз. Как-то летом, когда я был на «Большой земле», Раллист прислал мне фото знакомого мне кирпичного здания, только разрушенного. Это была база в Первомайске, где содержали пленных и куда ездили журналисты. По ней, как обоснованно предполагал Раллист, в итоге прилетели «хаймарсы». Но как заверила пресс-служба вагнеров, музыканты вовремя оттуда съехали и ни один человек, включая пленных, не пострадал.

Ну а дальше вы всё знаете. Июньский мятеж, захват штаба южного округа в Ростове, поход на Москву, замирение, картофельный спас, уход в Белоруссию и Африку. И 23 августа — падение самолёта под Тверью с Первым и Девятым на борту.

Многие в народе считают это хитроумным планом, инсценировкой, но я не верю, что они живы. Раллист мне тут говорит, мол, вот ты не веришь, а почему же тогда круглосуточная охрана возле могилы Пригожина? Да чтоб ДНК не взяли! — утверждает он.

В русский народ я верю, но также верю в косность российской власти, она не способна на такие хитроумные решения. Не думаю, что в случае с Пригожиным, как и с тем зэком, имела место альтернативная концовка.

Где сейчас Корень, Лавр, Допуск, Никто, Внук? В Белоруссии, Африке, или у себя дома с семьёй? Или уже на кладбище? Участвовали ли они в походе на золотую столицу? Корень пропал с радаров, говорит Вал. Но, может, он живой и где-то служит.

С Допуском мы тогда в Соледаре обменялись шевронами, и иногда патч с «музыкантами, которых знает весь мир» я ношу на своей куртке.

Странная любовь

«Под говор пьяных мужичков…» — вспомнился знаменитый стих Лермонтова, когда ехал в поезде «с Дону до дому», из Ростова-ну-да-ну в Москву. В Ростове ночью в поезд загрузились военные. Судя по пестроте форм, сборная солянка, кто из каких подразделений: добровольцы, контрактники, буряты, кавказцы, русские — сборная страны. Отпустили всех под Новый год на скамейку запасных в отпуск.

С утра в ресторане людьми в хаки уже оккупировано несколько столиков. В буфете уже наливают. Заказывают котлеты по-киевски, пьют, закусывают, носится между столиков измученная официантка. Суровые бородатые мужики в тельняшках пьют пиво, беседуют. Несмотря на выпитое, ведут себя достойно, не шумят. Те же из солдатиков, кто помоложе и послабее, напились к вечеру в буфете водки и устроили пляску с топотом и свистом: стали горланить, стучать, греметь и петь «Любэ». В конце концов закурили — официантка пообещала вызвать «голубых мундиров». Угомонились.

А поезд дальше мчится. Эх, стучат, стучат колёса, колёса истории. Меняется Россия, меняется. Шестерёнки назад крутятся.