Трагический оптимизм. Непрекращающийся диалог - Евгений Александрович Ямбург

Запомнился и такой случай: полицаи зацапали на улице Толяна – „комиссара“ из нашей ватажки, заметили у него под рубашкой ворованную макуху, окружили, гвалт подняли, плетками машут. Сердце у нас упало: выручить ничем не в силах. Вдруг приближается невысокий худощавый мужчина с мусульманской бородкой и на ходу начальственно что-то бросает по-карачаевски. Полицаи сразу отвязались от Толяна.

Мы того бородача приметили, потом не опасались его.

Забегая вперед, скажу, что только сейчас узнал я имя нашего спасителя: Абдул-Малик Джанибеков. До войны работал бухгалтером на лесопильном заводе, при немцах служил бургомистром в Теберде.

Малик был тесно связан с подпольем, с партизанами. По выданным им справкам люди спасались, уходили к своим в Зеленчук. Он выкрал у немцев список предназначенных для ликвидации членов советского партийного актива. Предупреждал подпольщиков о карательных облавах, уводил следствие гестапо в сторону.

Малик спас много еврейских детей, распределяя их по семьям местных жителей, которым доверял и которые доверяли ему.

Судьба его трагична: после войны он был репрессирован.

Всякое случалось, всего не пересказать. А болезнь запущенная все-таки подкосила меня: нога совсем перестала слушаться. А раз не можешь передвигаться – ложись помирай. В этой истине я уже к той поре убедился крепко на близких мне примерах. Смутным было мое сознание в те две-три мои смертные недели. Опять же чудо спасло: в начале января 1943 года советские лыжники освободили Теберду. Помнится, что очутился снова в знакомом вестибюле „Дома шоферов“ вместе с ранеными бойцами. Думаю, что именно карачаевцы подобрали меня и передали нашим. Потом оказался почему-то не в своем, а в санатории имени Крупской. Дважды в том же 1943 году меня уносили в палату „смертников“ (безнадежных) – и снова возвращали в общую: знать, оказался живучим.

В ноябре того же года до наших детских ушей дошла весть о поголовном выселении из Теберды всех карачаевцев. „Бандиты! Враги народа! Предатели!“ – злобствовал кое-кто. А моя душа снова сжималась от страха перед чем-то непонятно грозным.

В 1945 году нас вернули в Евпаторию, а еще через год меня выписали. Очутился я в родной семье – маленький инвалид, но живой! От матери отвык, родившиеся без меня сестренки казались чужими. Отца узнал с трудом: после тяжелейшей контузии в боевой операции „Багратион“ он тоже превратился в инвалида…» (Из воспоминаний Юрия Логинова)

* * *

Понятно, что в фокусе накопления добра прежде всего неизбежно оказывается грозное военное время, когда наступает пик расчеловечивания, когда, казалось бы, для нормального индивидуума не остается никакого выбора, ибо перед ним впрямую встает грозный вопрос «быть или не быть?». Добро бы только для него одного. А если от его решения зависит судьба детей и внуков? Надо быть воистину отчаянным, чтобы подвергнуть такой опасности родных и близких.

Депортация

«Осенью 2 ноября 1943 года был солнечный теплый день. Жили мы тогда в с. Кызыл-Покун (ныне – Михайловка). Наш отец Хамид был на фронте, служил в конной кавалерии. Дома находились моя мама – Хаулат; старшая сестра Сапият десяти лет; брат Магамед восьми лет; я, Азрет, шести лет; пятилетний брат Сослан и самый младший брат – годовалый Аслан. У нас было большое хозяйство: коровы, телята, куры; картошка еще была не выкопана. В тот день мама с сестрой занимались домашними делами, а мы играли во дворе.

И вдруг останавливается грузовая машина около нашего дома, оттуда выходят вооруженные солдаты во главе с офицером, заходят в каждый двор и дают команду быстро собраться и в течение двух часов освободить наш дом. В деревне начался переполох, было объявлено, чтобы брали только необходимые вещи в дорогу. Мама с сестрой торопливо собирали все, что попадалось под руки. Нас всех быстро загнали в грузовую машину, в каждую из которых размещали по три-четыре семьи. Всем процессом погрузки руководили офицеры. Старики были в отчаянии, женщины и дети плакали.

Привезли нас в Кисловодск на товарную станцию поздно вечером. Что там творилось, трудно описать…

На станции стояли вагоны, обычные, деревянные, на которых перевозили скот. Они совершенно не были приспособлены для перевозки людей. Всех карачаевцев забивали в вагоны максимально плотно, пока могли уместить. Я смутно помню, сколько времени мы там провели, но, когда все вагоны были заполнены, нас повезли в Среднюю Азию. Где-то две недели ушло у нас на дорогу. Много было людей, которые в пути умирали: старики, старушки, новорожденные дети и т. д. Близким не давали возможности нормально похоронить их, просто, когда уже невозможно было ехать с трупами в одном вагоне, их выбрасывали из поезда. Не было ни умывальника, ни туалета, ни даже воды. Иногда давали нам чуть-чуть селедки, люди мучились от жажды. Если где-то на станции была остановка, сопровождающие военные давали немножко воды. Иногда в степях делали короткие остановки, люди выбегали по нужде, не стесняясь друг друга.

Вот таким образом нас привезли в Среднюю Азию в 1943-м. В тот год там выпал такой глубокий снег, какого азиатский народ никогда не видел в своей жизни. Голод, холод, нищета, болезни – народ начинал умирать.

Нас поселили на заброшенной даче: ни окон, ни дверей, ни печек, ни дров, ни воды – все перебивались как могли. Люди умирали от голода и от основной болезни – холеры, с каждым днем все больше и больше, так что некому было их хоронить, кроме женщин.

Наш отец так и остался без вести пропавшим. Мама работала в колхозе, где обрабатывала сахарную свеклу. На трудодни давали чуть-чуть сахара, свеклы, зерна. Налоги были большие. Когда мама и сестра начали приносить домой некоторую сумму заработанных денег, мы переселились к одной старушке, которая жила одна, так как ее сын был на фронте. А когда он вернулся с фронта, нас оттуда прогнали. Пришлось опять искать место для жилья. Одним словом, квартиру меняли пять-шесть раз до 1953 года. В 1953-м мы купили двухкомнатную землянку, где прожили до 1958 года.

Больше половины вывезенных погибли. Узбеков и казахов еще до приезда карачаевцев напугали, что это варварский, зверский народ, поэтому сначала они нам даже огонь не давали. Но наши люди трудолюбием и человеческими качествами заслужили их доверие, и местные стали для нас очень близкими и родными.

Когда мы вернулись в аул Кызыл-Покун в 1958 году, в нашем доме жили переселенцы. Они не уступили нам наш дом, и мы выкупили его.

Вот