Донбасс. Дорога домой: военно-политические заметки - Дарья Михайловна Асламова

у нас в саду целая коллекция осколков от снарядов! Пойдемте посмотрим.

— Вы не волнуйтесь! — Я стараюсь говорить твердым голосом. — Россия вас не бросит. Какие ж мы после этого русские?

Спецоперация. Начало. 2022 год

28 февраля. Сегодня нас с Толей Ждановым «не взяли на войну». Наша машина была шестой в колонне военных корреспондентов, а разрешено только пять, и нас отсекли. Толя — мой старый товарищ, один из лучших фотографов, которых я знаю, и мы оба немало помотались по свету.

«Прилет» в мирный двор. Горловка. Февраль 2022 года

С бойцом с позывным Шуба на позициях. 2022 год

— Раз уж мы не работаем, пойду-ка я в парикмахерскую, — решила я. — Донесешь мой бронежилет?

— Так воды же в Донецке нет. Кто тебя мыть будет? — удивился он.

— Я оптимистка. Спросить-то всегда можно. Пошли.

В парикмахерской усталая немолодая женщина брила мужика с военной выправкой.

— Воды нет, — бросила она. — И не будет. Хотите, наголо вас побрею. Это можно.

И тут мы с ней разом подпрыгнули от взрывов снарядов.

— Свят-свят-свят! — перекрестилась женщина. — Это где-то близко. — И клиенту: — Пойдемте, голубчик, в подвал. Я вас потом добрею.

Я выскочила к Толе на улицу и услышала вой пожарной сирены.

— Толя! Хватай такси! — закричала я.

— Да нет никаких такси! Все ушли на фронт.

— Тормози любого!

И тут нам повезло. Остановился мужик с яркой восточной внешностью.

— Слушай, дорогой! — быстро заговорила я. — Езжай за пожарными. Сядь им на хвост. Мы хорошо заплатим.

Мы бросили бронежилеты в машину, и таксист дал по газам.

— Вы журналисты? Меня Давид зовут. Я армянин из Нагорного Карабаха, — рассказывает таксист. — Почти тридцать лет назад бежал из Карабаха от войны в Донбасс. И вот попал. Еще как попал.

— Да, от войны не убежишь, — замечаю я.

Давид висит на хвосте у пожарных, и вскоре мы видим клубы черного дыма. В частном секторе яростно горит дом, пожираемый ураганом трескучего пламени.

— Эх! Прямое попадание снаряда! — восклицает Давид. — Живы ли хозяева?

Хозяйка, седая женщина с каменным, строгим лицом, слава Богу, жива. Она молча смотрит на огненную баталию. Потом говорит: «Я во дворе была. Успела выскочить за ворота. А теперь как жить? Ни дома, ни денег, ни документов». Замороженный голос и безумные глаза, в которых отражаются языки пламени.

Снова близкие взрывы.

— Давай, брат, поехали, посмотрим, куда попало! — кричит Толя Давиду. — Это где-то совсем близко.

— Микрорайон Гладовка. Едем, сейчас найдем.

Мы кружим по узким улочкам с бешеной скоростью, проезжаем мимо пустых дворов и вдруг натыкаемся на машину газовщиков. Я выхожу на дорогу и внезапно вижу раненого мужчину в униформе коммунальщика. Из рваной раны на его ноге течет кровь. Он смотрит на меня потусторонними глазами и вдруг говорит: «Моего сына Сашку сейчас убило. Что я матери скажу?!»

Я растерянно отвечаю: «Вы ранены. Вам нужна помощь!» И тут нас накрывает снарядами так, как никогда меня еще не накрывало. Двое газовщиков кричат: «Ложись!», и я падаю на землю, которая содрогается от ужасающих ударов. С каждым взрывом я глубже вжимаюсь в грязь. Из моей сумочки выкатывается французская помада. Я четко вижу собачье дерьмо и кусочки чьей-то розовой плоти. Даже думать не хочу, чьей. Железные когти страха впиваются в мое горло. Жизнь и смерть столкнулись, и исход пока неясен.

Мысли стремительные и самые безумные. Неужели я не увижу весну?! Но, как в любом драматическом эпизоде, паника быстро сменяется надеждой. Мозг начинает работать с холодной ясностью, которой я сама удивляюсь, а глаза зверино-зорко шарят в поисках спасения. И вдруг я вижу под навесом двух растерянных старух с открытыми ртами. Вот оно! Укрытие! Я бегу к ним, низко пригибаясь к земле, и вижу, как к ним же бежит смертельно бледный таксист.

— А ну, бабки, быстро в дом! — кричит Давид. — Подвал есть?

— Есть, сынок, есть. Только помоги нам туда спустить девяностолетнюю бабушку.

Все вместе мы пытаемся засунуть в подвал сухую трясущуюся женщину. Она упирается и руками, и ногами. И тут нас снова накрывает убойной волной.

— Все на пол! — кричит Давид.

— Вот за что нас Украина убивает?! — причитают старухи. — Вот за что?!

Внезапная тишина. Таксист кричит: «Быстро в машину! Укры перезаряжают! У нас есть пять минут».

— Где Толя? — спрашиваю я. И кричу как резаная, выскочив на улицу: — Толя! Отзовись!

— Он в подвал чей-то забежал. Я видел. Ты его сейчас не достанешь, — говорит Давид, засовывает меня в машину и бьет по газам.

Доезжаем за десять минут до центра, и новый прилет. У меня по лбу стекает холодный пот.

— Эти гады украинские за врачами из скорой и за коммунальщиками охотятся, — тихо говорит Давид. — Тактика у них сволочная. Сначала первый прилет. Дома горят, люди ранены. Приезжают пожарные, скорая, коммунальщики, следователи. И сразу второй прилет. Чтоб как можно больше народу положить.

А с Толей случилось вот что. Он просидел час в погребе с местными пенсионерами и консервными банками, звякающими от взрывов. А когда вышел из укрытия, к нему подошел тот самый газовщик, у которого убило сына. И сказал: «Ты фотограф? Сними меня с сыном на память». И он снял отца рядом с сыном… Точнее, с тем немногим, что от сына осталось.

Вечером мы сидели с Толей в кафе, и меня пугало его тяжелое молчание. Мы уже знали, что убитого тридцатилетнего парня-газовщика звали Александр Шевчук.

Я заказала водки.

— Тебе надо выпить, — громко сказала я. — Пей.

— Не могу. Меня тошнит.

— Хотя бы пятьдесят грамм.

Он молча рассматривал фотографию. Ту самую. Меня била дрожь.

— Если ты сейчас не выпьешь, завтра будет хуже. Нам ехать в Горловку, под обстрелы. А у тебя мальчики кровавые в глазах стоят.

Он выпил.

Ночью в ледяной, давно нетопленой комнате в частном доме я вдруг ощутила неописуемый ужас. Вышла на заправку, купила «мерзавчик» водки, вернулась и выпила его в кровати, свернувшись клубочком под одеялом. Как плохо в такую ночь быть одной. Я вдруг подумала: а ведь нас с Толей утром «не взяли на войну».

2 марта. Сегодня шагала километр за километром под Мариуполем. Мы шли на брошенные украинские позиции за саперами на разминирование, нога в ногу. На мне — осенние ботинки на тонкой подошве, бронежилет и советская каска (одолжили). Тропинка узкая, мы шли след в след. Шаг в сторону — и мина. Унылый дождь, раскисшая грязь, бьют «Грады». Когда