"Всего я и теперь не понимаю" - Александр Константинович Гладков

«Правда» от 24 августа 1936 года

А днем в театре общее собрание по поводу «Богатырей». Впрочем, всех волнуют вовсе не «Богатыри», а наметившийся так остро конфликт В.Э. с Керженцевым, когда-то бывшим с ним в приятельских отношениях (и даже на «ты», как мне сказала З.Н.115). В разгаре собрания получаю записку от В.Э. с просьбой выступить. Я сидел сзади с Любой Фейгельман.

Прошу слова и без всякой подготовки говорю довольно хорошо, хотя и горячо. Говорю о мифах и легендах вокруг Мейерхольда, о выдумках, распространяемых невеждами и врагами, и о многом другом. Бурные аплодисменты.

После собрания В.Э. говорит: «Вы выступали блестяще!» Он и сам сегодня говорил очень хорошо: умно, спокойно, гордо... По его просьбе я написал резолюцию, которую и приняли. Но все же мне заметно, что он сильно нервничает, хотя и держит себя в руках.

Он относится сейчас ко мне лучше, чем когда бы то ни было за эти годы и, пожалуй, лучше, чем к кому бы то ни было из числа работников театра. Сегодня, например, он мне подарил полный комплект «Вестника театра»116, запомнив, что я как-то сказал, что не имею его.

Эти дни почти все время в мыслях о нем. Это огромная, историческая ошибка — такое отношение к величайшему в мире художнику театра.

Д е к а б р ь

5 декабря

Снова очень тепло. Вчера в Москве был 1 градус тепла.

С утра хожу по редакциям и книжным магазинам. Днем в фойе репетиция «Бориса». В.Э. опаздывает. Начинают без него. Сцены «На границе», «Краков. Дом Вишневецкого». В.Э. блестяще показывает поляков. (Записал всё в блокноте.) «Самойлову117 однажды разрешаю придти на репетицию пьяным. Это поможет Курбскому...» Все смеются. Самойлов и так частенько бывает пьяным, увы!.. «Все паузы в пушкинском стихе драматургически обусловлены. У гения содержание и форма всегда — одно». «Было бы замечательно поставить “Бориса” на цирковой арене, чтобы лошади бегали вскачь, и под ногами чувствовалась взрыхленная земля». «Самозванец многообразен. Он прирожденный трансформатор. Его изменения искренни. Это изюминка характера. В нем десять характеров. Актер должен найти для него десять “зерен”, если употреблять терминологию наших соседей»118. «Я вчера не спал до половины шестого. Снова просматривал исторические материалы и нашел много интересного». «Сцена “На границе” медлительна». «Для практики Самойлову и Мюльбергу (Карела) надо ругаться между собой матом. Это не страшно для актерских ушей, рабочие за сценой тоже ругаются и все привыкли. Мне даже, когда я не слышу мата рабочих, всегда кажется, что что-то случилось...»

После окончания репетиции — мне: «Вот видите, у меня снова хорошее настроение. Совсем перестал нервничать. Работа увлекательная. Мы им работой докажем...» <...>

Днем послал В.Э. телеграмму — поздравление с праздником конституции (хотя и видел его лично).

10 декабря

<...> Как-то рассказывал В.Э. о своей любимейшей пьесе — о «Конце Казановы» Цветаевой, и В.Э. сегодня предложил мне поставить ее в техникуме. Он же предложил на Казанову назначить Баранова. Кто Франциска — не знаю.

25 декабря

Днем и вечером в театре. НИЛ и разные мелкие набежавшие дела. Вечером во время «Дамы с камелиями» долгий разговор с В.Э. Сидел у него в кабинете часа два.

Сначала о «Борисе». О музыке в театре. О работе В.Э. на радио над пушкинской «Русалкой». Он подробно рассказал мне о ней и подарил свой режиссерский экземпляр — свиток из склеенных страниц с собственноручными пометками. Сегодня он сумрачен, но тверд. Отказался после 4-го акта идти раскланиваться, хотя его, как обычно, вызывали.

Когда я в последний раз был в редакции «Советского искусства», там шел шумный и дикий спор о Мейерхольде, в который я ввязался. Я кричал об историческом позоре противников Мейерхольда, мне орали что-то в ответ. Сейчас вокруг Мейерхольда только совсем маленький островок из друзей <...>

Сообщения о партактивах в Ростове-на-Дону. «На Ростсельмаше безнаказанно творили свои дела контрреволюционные банды во главе с директором завода Глебовым-Авиловым...» Это тот самый Глебов-Авилов, которого Ленин включил в состав первого Совнаркома! А сейчас вышеназванный Глебов-Авилов уже, конечно, сидит за решеткой, раз о нем пишет «Правда» такое...119

Конечно, можно во все это поверить, но понять это трудно. Травля Мейерхольда — это, вероятно, только частная деталь большого исторического процесса, охватить который пока еще невозможно. Но оттого, что так многое непонятно, оно не делается менее страшным.

Трагично только закономерное, но закономерно ли все это, я еще не знаю.

Это все, так сказать, «умные слова», а попросту хочется спросить: кому все это надо?120

26 декабря

Утром, придя в театр на урок западных танцев, узнаю, что меня только что по телефону искал В.Э. (очевидно, пока я шел пешком в театр). Звоню ему. Оказывается, он просит меня поехать с ним на похороны Николая Островского. Бегу к нему, провожаемый циничной ухмылкой Гарина (разумеется, напускной — Эраст трогательный, чистый и добрейший человек).

Сидим у В.Э., потом едем на Новодевичье.

Снежный денек. Легкий морозец. Красиво.

Венки, суета, фотографы, прыгающие через могилы. Кто-то лезет вперед, толкаясь, кого-то не пускают. В.Э. проводят к самой могиле, а я из скромности остаюсь позади и слушаю речи из-за спин. Потом потихоньку возвращаюсь к машине. Шофер настроен философски и доказывает мне, что Н.Островский был самым настоящим «святым». Вскоре приходит и В.Э. Обедаю у него. Пьем коньяк во имя всяческой жизни <...>

27 декабря

Утром у меня лекция в техникуме. Потом иду в театр. Перед началом репетиции «Бориса» В.Э. знакомит меня с приехавшим из Ленинграда А.А.Гвоздевым 121. «Царские палаты». В конце репетиции Боголюбов просит прервать, так как он не готов к дальнейшему.

Мимоходом глупая и мелкая ссора с З.Н. Это тем более удивительно, что еще вчера она дома со мной мило болтала. Ее странные упреки в том, что я дружу с «врагами Мейерхольда». Это она Гарина, что ли, считает «врагом»? Или ревнует она меня к В.Э.? Бог с ней, только бы не начала настраивать В.Э. против меня.

30 декабря

После урока танцев на репетиции «Бориса». Я принес В.Э. статьи Мериме о Пушкине. Он благодарит: «Вот, люблю вас за любопытство...» Перед репетицией говорим о разных злобах дня.

В.Э. рассказывает, что Пастернак будто бы отказался подписать протест советских писателей против книжки Андре Жида122, сославшись на то, что не читал ее в оригинале, а пересказ неубедителен. «И самое забавное, — говорит В.Э.,