журнал "ПРОЗА СИБИРИ" №1 1996 г. - Вячеслав Крапивин

часы — из рейхстага. В тот наипамятнейший день мне их дал Коля Беляев, комсорг 756-го. Он и его друзья нашли эти часы в сейфе, в одной из комнат рейхстага...“, я вспоминаю о другом подарке Василию Субботину, о котором не рассказано на страницах книги, о портфеле из рейхстага. О портфеле, который подарил ему Борис Шейнин. А дело было так...

— Вася! — Борис Шейнин посмотрел на распухшую противогазную сумку фронтового корреспондента, — Вася, не иначе ты там жареного поросенка спрятал? Поделись с коллегой!

Василий Субботин, — пусть его Шейнин называет Васей, а нам не положено! — улыбнулся.

— Стихи у меня там хранятся. Уже в сумке не помещаются, хотя противогаз я давно выбросил.

Мог и не говорить, у редкого бойца в сумке можно было обнаружить противогаз: у каждого — маленький склад всякой всячины!

— Вася, — проникновенно сказал Шейнин, — я знаю, ты гениальный поэт, а потому я сделаю тебе царский подарок, отберу портфель у Адольфа Гитлера и подарю тебе.

— Трепач ты, Борька...

Ничего примечательного в этом разговоре нет, если бы не одно обстоятельство: велся он на ступенях рейхстага, который еще не был взят. Рейхстаг был как слоеный пирог, немцы — наши, наши — немцы! И не поймешь, кто где! Перекинулись словечками мастера прессы, — в то время Субботин работал во фронтовой многотиражке! — согрели свои души немудреными шутками и... в бой, — рейхстаг отстреливался, рейхстаг требовал новых жертв...

В имперскую канцелярию Адольфа Гитлера Борис Шейнин ворвался одним из первых. Нет, нет, бой на этом „пятачке" не велся, — это был просто промежуточный этаж: Шейнину нужно было забраться на крышу, на которую с полотнищами уже карабкалось множество бойцов! Но, несмотря на спешку, эти поразившие его апартаменты захотелось посмотреть.

Что больше всего поразило Шейнина в имперской канцелярии Адольфа Гитлера? То, что это канцелярия самого фюрера, он узнал позже! Поразили ордена-кресты, густо рассыпанные по всему полу, да так, что тяжело было передвигаться.

Отшвыривая ногою килограммы наград, Шейнин увидел портфель. Портфель, как говорится, не имел товарного вида: серо-желтая грязь крупными комьями застыла на нем, но в тех местах, где оставались просветы, поблескивал настоящий „крокодил“. Вот тут-то Борис и вспомнил, что обещал портфель Васе Субботину, — „будет знать, как обзывать трепачом!“

Шейнин схватил портфель и чуть было не выронил его, тяжел был.

Наверное, — подумал Борис, — и он орденами набит под самую завязку?! Но нет, в портфеле орденов не было, в портфеле, завернутые в промасленную газету, лежало два кирпича. Огромных, огнеупорных кирпича.

Борис вытряхнул содержимое из портфеля, нашел какой-то плакат, завернул в него грязный портфель, — „потом отмою, кожа, что надо!"

Опускаю в рассказе целый период. Не описываю, как Борис добрался до купола рейхстага, как сфотографировал одно из красных полотнищ на продырявленной снарядами и бомбами крыше, как он с трудом отыскал свой портфель, заначенный в одной из комнат рейхстага, как отмывал его водой из прорванной трубы имперского водовода, как дарил портфель из натуральной крокодиловой кожи Васе — Василию Субботину! — но вот как Борис Шейнин через сутки попал в имперскую канцелярию вновь, расскажу более или менее подробней.

Когда Шейнину сказали, что он побывал в святая святых гитлеровского центра, побывал там, где мог находиться только фюрер со своими приближенными, он вначале не поверил, а поверив, вновь захотел побывать там, чтобы своей бессменной „Лейкой" зафиксировать свое присутствие в этом уникальном месте.

Но тут его встретило несколько „но“. Во-первых, Бориса Шейнина не хотели пускать в имперскую канцелярию Гитлера потому, что там шла опись имущества; во-вторых, — канцелярию тут же объявили секретным объектом и вход стал по особым пропускам, а в-третьих...

— Нет тут никакого Гитлера, — сказал часовой, — а раз нет, то и смотреть не на что!

Но задерживать лейтенанта солдат не стал, особенно после того, как увидел на груди у Шейнина фотоаппарат и тот „щелкнул" часового из этого аппарата. И не просто „щелкнул", а побожился, что пришлет фотки на родину, после демобилизации стража имперской канцелярии.

— Дуй до горы, лейтенант! Скажешь, имел разовый пропуск!

В канцелярии, — часовой был прав на сто процентов! — никакого Гитлера не было, вместо него на этом секретном объекте находились два майора интендантской службы и вели опись имущества. И занимались этим богоугодным делом, видно, давно.

— Часы напольные, — говорил один из майоров.

— Часы напольные, — повторял другой майор и записывал трофейным „имперским" карандашом в толстый, тоже трофейный, гроссбух.

— Статуя фарфоровая в виде голой бабы!

— .. .голой бабы, — записывал майор.

— Два слитка золота, замурованных в кирпичи.

— В какие кирпичи?! — вскрикнул Борис Шейнин.

Оба майора, как по команде, посмотрели в сторону представителя центральной прессы. Увидев лейтенантские погоны, один из майоров снисходительно пояснил:

— Понимаете, лейтенант, эти жлобы хотели нас объегорить! Понимаете, два слитка золота были замаскированы под кирпичи... Хотите сфотографировать? — майор заметил, что Борис конвульсивно дернулся. — Нет? Дело ваше. Вы еще о чем-то хотели спросить?

Да, хотел спросить. И — о многом. Но тут, — Боря Шейнин, славный и достойнейший представитель неунывающих репортеров, никогда не лезший в карман за словом, никогда не искавший этого слова в затылке... растерялся. Ни мэ, ни бэ, ни кукареку! Выпрямились мозговые извилины, заклинил поршень!

Он и сейчас начинает заикаться, вспоминая эту давнюю историю.

— Мишель, — говорит он мне, — не надо мне в личное пользование два кирпича, но на обломочек от одного я бы мог безбедно прожить всю жизнь. Как ты думаешь, мог бы?..

Интересно, хранится ли этот „золотой" портфель из канцелярии Адольфа Гитлера у Василия Субботина до сих пор?

Но вернемся к снимку „Знамя Победы". Как же все-таки удалось его сделать? Об этом он рассказал впоследствии в письме к Василию Субботину, когда тот прислал ему первое издание своей книги „Как кончаются войны":

„У Бранденбургских ворот ко мне подошел фоторепортер журнала „Огонек" и говорит: „Давай, Борька, полезем на крышу, смотри, там уже лазят какие-то солдаты." Подходя к зданию, я увидел на лестнице убитого и еще тогда подумал, какое горе — умереть в пяти метрах от победы. Так вот, добрались мы еще по горящим балкам на крышу рейхстага при помощи какого-то черного, грязного, обстрелянного солдата, и тут я увидел, что один из наших на оставшихся обломках фигур рыцарей на рейхстаге держит на небольшом древке темно-красное полотнище..."