Полное собрание сочинений в десяти томах. Том 7. Статьи о литературе и искусстве. Обзоры. Рецензии - Николай Степанович Гумилев

class="p1">О К. Д. Бальмонте см. №№ 10, 28, 36, 47, 72 наст. тома и комментарии к ним. «Зеленый Вертоград» вышла впервые в 1909 г. в Петербурге, в издательстве «Шиповник». По утверждению Владимира Маркова, прилагавшего большие усилия к восстановлению «литературной репутации» К. Д. Бальмонта и обоснованию подлинно научного исследования его творчества, «Зеленый Вертоград» представляет собой один из наиболее ярких пример ложного критического восприятия в истории русской литературы. «Уже со времен «Литургии красоты», — пишет Марков, — критики так привыкли пренебрежительно относиться к таланту Бальмонта, что они проглядели один из его наиболее прекрасных сборников». Однако некоторое исключение составлял отзыв Гумилева, который, как и Брюсов, в какой-то мере признал достоинства этой книги (см.: Markov V. Balmont: A Reappraisal // Slavic Review. 1969. Vol. 28. № 2. P. 241, 244; рецензия Брюсова — на первое издание: «Весы». 1908. № 12. Для сравнения можно привести оценку Блоком «Зеленого Вертограда»: «Это почти исключительно нелепый вздор, просто — галиматья» (Блок А. А. Собрание сочинений: В 8 т. М., 1962. Т. 5. С. 374)).

Стр. 138. — Имеется в виду ст-ние «Адам и Ева» (Адам, первично-красный, / Ликующая плоть. / Из глыбы темно-страстной / Слепил его Господь). Стр. 156. — О хлыстах см. комментарии к № 18 в т. VI наст. изд. Стр. 161–164. — Цитируется ст-ние «Райское древо». Стр. 166–169. — Цитируется ст-ние «По благодати». Стр. 171–173. — Цитируется ст-ние «Грех один».

Отношение к Полю Верлену (Verlaine, 1844–1896) как к адепту «чистого искусства», яркому, но содержательно-неглубокому (если не «бессодержательному», особенно — в сопоставлении с Теофилем Готье и Леконтом де Лилем) характерно для Гумилева в годы «преодоления символизма» (см. стр. 14–19 № 24 наст. тома). В дальнейшем он, по всей вероятности, пересмотрел свои взгляды, по свидетельствам Е. Г. Полонской и С. К. Эрлих, Гумилев сочувственно цитировал «Поэтическое искусство» и другие верленовские стихи на занятиях по теории поэзии в 1919–1920 гг. (см.: Жизнь Николая Гумилева. С. 157, 189). По мнению М. А. Волошина (в передаче Л. В. Горнунга), ст-ние «Парижские кроки» («Croquis parisien»), вошедшее в книгу брюсовских переводов 1911 г., отразилось в «Заблудившемся трамвае» (№ 39 в т. IV наст. изд.) (см.: Исследования и материалы. С. 539–540).

Стр. 202. — «Romances sans paroles» («Песни без слов», 1874) — один из самых популярных поэтических сборников Верлена.

Веселкова-Кильштедт Мария Григорьевна (1861–1931) — поэтесса, прозаик. Дочь директора Ссудной палаты Г. В. Веселкова, обучалась в 1869–1880-х годах в Николаевском сиротском институте, затем давала частные уроки. На рубеже столетий с успехом дебютировала со стихами в газете «Новое время» и на все последующие годы дореволюционного творчества осталась в глазах читателей прежде всего «нововременской поэтессой». Помимо стихов (в 1916 г. вышел еще один ее стихотворный сборник — «Листы пожелтелые») М. Г. Веселкова-Кильштедт писала пьесы и романы. После революции от литературы отошла и работала преподавателем английского языка.

С Гумилевым М. Г. Веселкова-Кильштедт познакомилась в «Кружке Случевского» в феврале 1909 г. «Но кто решительно не в моем вкусе, — сообщала она о впечатлении от этой встречи А. Е. Зарину, — это Н. С. Гумилев. Юнец 22 лет, с великим апломбом. Жанр — экзотический, но пахнет Иловайским (автор гимназического учебника истории — Ред.), и то кратким. Подробности с налетом порнографии. Характернейшее явление, — что-то болезненное, недовоспитанное, но... олимпиец, хотя и пишущий «слоновьей кости ларец» и «пра́щи» вместо «пращи», но делающий замечания за ударения «те́мны» или «горды»... Мне в его присутствии читать настоящая пытка» (Русская литература. 1988. № 2. С. 176). Тем не менее общение Гумилева с М. Г. Веселковой-Кильштедт следует признать весьма плодотворным для обоих «сторон»: экзотические темы Гумилева автор «Песен забытой усадьбы» не без блеска «вплела» в свои стихи (Эдем ли это? Его ль преддверья, / Иль сад волшебный царицы грез? / Там листья пальмы легки, как перья, / И дремлют чутко кусты мимоз. // Лианы вьются, ползут, как змеи, / Свиваясь в кольца вокруг дерев, / И раскрывают с них орхидеи / В томленье странном душистый зев («Искушение»); Нитка путается в пальцах... / «Королевич тут воскрес...» / И в рисунке в старых пяльцах / Отразился мир чудес: // Змеи, львы, единороги, / Птицы райской красоты, / В небе звездные дороги, / В поле алые цветы («За пяльцами»)), а тематика «забытых усадеб» получила гениальное продолжение в гумилевских «Старых усадьбах» (1913, № 114 в т. II наст. изд.).

Стр. 211–213. — Ср.: «...Усадьбы старые разбросаны / По всей таинственной Руси <...> Русь бредит Богом, красным пламенем, / Где видно ангелов сквозь дым... / Они ж покорно верят знаменьям, / Любя свое, живя своим» (ст. 7–8, 17–20 № 114 в т. II наст. изд.). Не исключено, что на эту контрастную образность повлияло «соседство» в данном «письме о русской поэзии» с книгой М. Г. Веселковой-Кильштедт — клюевского «Сосен перезвона». В «Старых усадьбах» имеются реминисцентные переклички со ст-ниями, вошедшими в «Песни забытой усадьбы»: «Забытые» (О вы, забытые на чердаке / Прабабок старые портреты!.. <...> И снятся мне в безмолвном уголке / Под звуки флейт и скрипок менуэты, / Поклоны дам и пируэты / Мущин на красном каблуке), «Парадиз» (Ярко-желтые тропинки, / Мягкий стриженный газон, / Мальвы, бархатцы в куртинке, / Хмелем завитый балкон) и «Пасьянс» (см. ниже). Стр. 216–219. — Цитируется ст-ние «Пасьянс»:

Есть в изгороди на валу

Лишь мне одной известный ход.

Сосед к заветному углу

Им нынче вечером пройдет.

Там, где сирень стоит стеной,

В тени густых ее ветвей

Как будто раннею весной

Условно щелкнет соловей.

Он щелкнул. Мне бежать пора...

Пасьянс раскладывает дед,

Уйти нельзя, и до утра

Меня прождет в кустах сосед.

За деда карты я кладу,

А он следит. Король и туз...

Ах, сердце, твой король в саду,

И я к нему напрасно рвусь.

Девятка, двойка и валет...

Чу! снова щелкнул соловей...

«Марьяж не выйдет!» молвил дед, —

Я стала мака розовей.

Проснулась дряхлая Бижу,

Залаяла, пришла в азарт.

«— Кто там?» — «Сейчас я погляжу!..»

И брошена колода карт.

И я лечу, лечу на зов

Туда, в