Мемуары - Станислав Понятовский

чувства, дававшие основание предположить, что он сам огорчён тем, что должность посла вынуждает его делать в эту столь несчастливую и для Польши, и для короля эпоху. Благодаря этому ему удалось внушить чуть ли не любовь к себе со стороны тех, кому он причинял зло.

Преимущества и утехи, доставляемые положением Штакельберга, постепенно испортили его, — как это будет видно из дальнейшего...

VI

Было бы излишним излагать здесь подробно и последовательно все политические и военные демарши, предпринимавшиеся дворами Санкт-Петербурга, Берлина и Вены с целью осуществить первый раздел Польши. Материал этот общеизвестен.

Достаточно, пожалуй, будет заметить, что после многих официальных нот, направленных Марией-Терезией Екатерине II, в которых Мария-Терезия выражала готовность отказаться от доли Австрии при ограблении Польши, если только король Пруссии откажется от своей, она согласилась, наконец, принять предложенную ей часть, продолжая проявлять сожаления об этом — до конца своих дней.

В результате самых основательных исследований этого вопроса можно заключить, что это публицисты убедили Марию-Терезию в том, что она обладает правами на Новытарг и может на законном основании отобрать Зипс, не выплачивая Польше суммы, за которую император Сигизмунд приобрёл для Польши Зипс у Люксембургского дома.

Этот поспешно осуществлённый демарш и послужил для короля Пруссии и для императрицы достаточным аргументом для того, чтобы получить основание для оккупации польской Пруссии и Белоруссии, и чтобы успешно бороться с угрызениями совести Марии-Терезии, которая прикрывалась ими, не желая занимать земли, названные впоследствии Галицией.

Несколько месяцев спустя после того, как раздел Польши был завершён, король в беседе с бароном Ревицким, посланником Австрии, сообщил ему, как огорчён лично он несправедливостью Марии-Терезии по отношению к Польше — король всегда считал её образцом добродетели и справедливости для всех монархов, и полагал, кроме того, что имеет некоторое право на благодарность Марии-Терезии за услуги, которые он оказывал ей во время своего пребывания в Петербурге, а также за то, как ревностно служил Австрии его брат, умерший молодым от одиннадцати ранений, полученных им за время семилетней войны в рядах австрийской армии.

Король напомнил барону также, что его дядя, князь Чарторыйский, воевода Руси, служил императору Карлу VI, приняв участие в сражении под Белградом в 1718 году и во взятии этого города, а отец короля, будучи капитаном кавалерии, верно служил императору Леопольду, в частности, в битве под Зентой...

В ответ на это Ревицкий, попросив о сохранении тайны, показал королю копию официальной ноты, вручённой Марии-Терезии от имени Екатерины II и Фридриха II, в которой эти два монарха угрожали Марии-Терезии открытой войной в случае, если она откажется разделить вместе с ними, и в соотношении, ей предложенном, польские земли...

Как бы там ни было, венский двор, долгое время закрывавший глаза на то, что барские конфедераты раздобывали оружие и припасы в австрийских землях и даже разрешавший совету конфедерации едва ли не постоянно находиться в Венгрии, стал несомненно лишать конфедератов своего покровительства.

Он резко выразил своё недовольство актом, которым конфедераты признавали польский трон вакантным.

Он отказал в убежище Пулавскому после покушения на короля 3 ноября 1771 года, а также вынудил руководство конфедератов дезавуировать или, скорее, уничтожить акт, осуждавший короля на смерть.

Затем венский двор отобрал у конфедератов рекрутов, завербованных в австрийских землях, и кончил тем, что приказал конфедератам очистить австрийскую территорию — как преступникам...

VII

Опуская очень и очень многие события этих лет, достаточно хорошо знакомые, замечу, что всё, творившееся в те годы в Польше и вокруг неё, — в том числе, и благодаря заботам извне — и не только сбои в работе политической машины, причиной коих явился сейм 1775 года, а результаты сказывались на деятельности Постоянного совета, созданного тогда же королём (не имевшим возможности помочь работе совета — по недостатку власти), но также и состояние скорбного томления, в котором после стольких тяжелейших переживаний пребывал король, — всё это, вместе взятое, так сильно подействовало на короля, что в октябре того же 1775 года он серьёзно заболел.

Жестокие головные боли в соединении с нервической горячкой заставляли его так страдать, что предполагаемая угроза его жизни пробудила расчёты людей честолюбивых и жадных.

Ещё со времён барской конфедерации король Пруссии соблазнял идеей сделаться королём Польши ландграфа земли Гессен; офицер гессенских войск по имени Шлиссен предпринял даже как-то, под благовидным предлогом, путешествие по Польше, желая позондировать почву...

И тогда, и много раз позднее можно было расслышать глухо звучавшие голоса, призывавшие на польский трон графа д’Артуа, брата Людовика XVI, хотя в глазах французского двора эта идея никогда не выглядела достаточно серьёзно...

Многие поляки, имевшие владения в Галиции, роняли походя несколько слов в пользу кандидатуры того или иного австрийского эрцгерцога...

Кое-кто полагал, что один из саксонских принцев мог бы занять место, принадлежавшее некогда их предкам...

Были и такие, что мечтали о принце Генрихе Прусском, хоть и знали, что король Пруссии — против...

Что же касается поляков, претендовавших на корону для самих себя, то в открытую об этом заявляли лишь двое. Давно мечтал о троне Август Сулковский. Маршал литовского двора Туровский уже предлагал себя Салдерну в ночь с 3 на 4 ноября 1771 года — теперь он сообщил о подобной же идее в Петербург, заверяя попутно в своей величайшей приверженности к России, но Потёмкин не предпринял в его пользу ничего, о чём стало бы известно.

Браницкий не заикался пока о королевской мантии для себя лично, ничего похожего и в помине не было, но именно в это время он сделал шаг к тому, чтобы приумножить своё могущество, попытавшись прибрать к рукам два полка лёгкой кавалерии, которые король содержал на свои средства. Браницкий командовал этими полками в дни схваток с барскими конфедератами — они более всего способствовали его военным успехам и репутации. Теперь он претендовал на то, что продолжает оставаться их начальником, и, опираясь лишь на свой авторитет, предполагал поставить во главе этих полков некоего Курдкановского, своего родственника, очень Браницкому преданного.

Как ни болен был король, он положил конец этим претензиям, доверив начальство над полками своему племяннику Станиславу Понятовскому, сыну своего старшего брата. Браницкий и его окружение поговаривали некоторое время о том, что с точки зрения юриспруденции, Браницкий может, дескать, подать жалобу на короля, но, убедившись вскоре в том, что общественное мнение не разделяет подобной позиции, дальше разговоров так и не пошли.

Болезнь короля длилась долго, врачи зашли в тупик... Но вот однажды, движимый своего