Мемуары - Станислав Понятовский

часе, когда должна была быть заложена карета короля и о визите к дяде, который он предполагал нанести. Лишь благодаря этим сообщениям, полученным ими заблаговременно, заговорщики смогли составить точный план действий на эту ночь, расположив своих людей во всех переулках, ведущих к улице Капуцинов.

Показания Кузмы были подтверждены несколько дней спустя письмом Пулавского — Лукавскому, найденным в платье этого последнего: будучи обнаружен за десяток миль от Варшавы, он бежал в одной рубашке...

Из письма следовало, что Пулавский рекомендовал Лукавскому действовать согласованно с теми, кто был придан ему для доверенного Лукавскому дела. Пулавский писал также, что не может пока послать Лукавскому обещанный тому патент полковника, но что как только дело будет сделано, он будет направлен к верховному руководству конфедерации, где ему и вручат патент — в благодарность за успешно проведённую им операцию.

Стравинский и Лукавский, бывшие среди нападавших, удалились, как только король оказался вне кареты, они получили уже к тому времени кое-какие деньги от Пулавского, а за окончательным вознаграждением он адресовал своих подручных в совет конфедерации.

И Стравинский, и Пулавский опубликовали каждый по манифесту, где утверждали, что их намерением было лишь похитить короля, но никак не убивать его. Пулавский не хотел даже откровенно признать, что это он отдал приказ о похищении. Стравинский писал обо всём более откровенно.

Нет сомнения в том, что в основе всего, что было связано с этим похищением, лежал акт барской конфедерации от 9 августа 1770 года, подписанный Паком и Богушем, и скреплённый двумя их печатями.

Тот же документ вызвал к жизни и другие подобные акции, предпринятые конфедератами, — 18 ноября 1771 года, 12 декабря 1771 года, 24 января 1772 года, и в другие дни.

Глава девятая

I

Король льстил себя надеждой на то, что это происшествие внушит, быть может, императрице новый интерес к его персоне — ведь попытка убить его в основе своей отражала позицию тех, кто не сомневался в его связях с Россией. Со скорбью увидел он, напротив, что из всех коронованных особ, которых он известил о том, что с ним случилось, Екатерина II откликнулась последней, и ответ её был самым холодным.

Копия письма короля императрице от 4 ноября 1771.

«Государыня, сестра моя!

Если Провидение, словно чудом, спасло меня от смерти, на которую я был обречён убийцами. Оно желало, очевидно, чтобы я продолжал свою деятельность на благо моей родины.

Итак, я стану исполнять свой долг и далее, и, невзирая на то, что преступление кучки негодяев могло, естественно, ожесточить вас против всей польской нации, я самым настоятельным образом прошу ваше императорское величество не только продолжать предписывать вашему послу смягчающие обстановку меры, но чтобы вам также было угодно осуществить на практике самые благоприятные для поляков замыслы, знакомые мне предварительно в основных своих пунктах.

С вами говорит сейчас нежный, верный и искренний друг вашего величества, и говорит в момент, когда истина открывается ему полнее, быть может, чем когда-либо — самая всеобъемлющая уверенность вдохновляет меня.

Исполните мою просьбу и, я уверен, что удар, который должен был отнять у меня жизнь, откроет новую, более счастливую эпоху.

Извините, Мадам, что на сей раз я пользуюсь для письма вам чужой рукой, но когда она осуществляет начертания заверений в моей самой нежной, самой неколебимой дружбе, ею водят мой ум и моё сердце.

Варшава, 4 ноября, С. — А. к.»

Копия письма императрицы королю от 19/30 ноября 1771.

«Государь, брат мой.

С самым глубоким сочувствием, которое только возможно, узнала я тягостную новость о попытке убийства, направленной против особы вашего величества. Будучи в первые минуты ошеломлена безмерной гнусностью подобного покушения, я ограничиваюсь пока тем, что свидетельствую вашему величеству искреннюю радость по поводу того, что Провидение спасло ваши дни столь неожиданным и чудесным образом.

Но я никак не могу удержаться от того, чтобы не попенять Вам и не рекомендовать самым настойчивым образом удвоить предосторожности и заботы о безопасности вашей особы. Вам необходимо гарантировать себя от последствий заговоров, могущих привести к столь жестоким злодеяниям, помня, что удар, отведённый в последнюю минуту, послужит лишь тому, чтобы ожесточить заговорщиков и ещё более вдохновить их.

Охрана вашей резиденции должна быть первейшей вашей заботой. Следует принять все меры к тому, чтобы вас охраняли с соблюдением существующих норм, достаточно бдительно, но и строго в то же время. Сегодня же я отдаю связанные с этим приказы и распоряжения моему послу и командующему моими войсками, и я обязываю их отнестись к этому самым внимательным образом.

С самой подлинной дружбой и т.д.

Петербург, 19/30 ноября. Екатерина».

II

Эти письма помещены здесь потому, что ответ императрицы, в котором ни слова не говорится о просьбе короля быть благосклонной к его нации, даёт возможность понять причину, позволившую, по всей вероятности, Салдерну так резко воспротивиться плану короля — опубликовать обращение к конфедератам из Бара с предложением возвратиться под знамёна короля и с обещанием простить решительно все направленные против короля распоряжения, как только что отданные, так и осуществлённые уже на практике.

Салдерн заявил, что подобного рода всепрощением король оскорбит императрицу, желающую самым наглядным и решительным образом отомстить конфедератам за покушение на короля, а они ускользнут от мести, если смогут по-прежнему располагать совершенно свободно и гарантированно и своими имениями, и должностями...

Столь категорическую оппозицию со стороны посла, доставившую королю немало дополнительных огорчений, можно отчасти объяснить, вероятно, и качествами характера самого Салдерна. Не исключено, что он был выведен из равновесия отказом Чарторыйских (даже после попытки убить короля) выступить публично против барской конфедерации.

Не исключено, однако, и то, что, зная уже о договорённости трёх держав расчленить Польшу, Салдерн полагал, что воссоединение конфедератов с королём могло породить дополнительные препятствия, весьма нежелательные для участников раздела при осуществлении их планов.

Дискуссия об амнистии послужила причиной целой дюжины визитов Салдерна королю. В ходе переговоров он так терзал каждый раз короля, по несколько часов подряд, что врачи и хирурги считали своей обязанностью несколько раз прерывать эти малоприятные встречи, захватывавшие время перевязок; да и возбуждённое состояние, в какое они приводили короля, отодвигало его выздоровление.

Когда с Салдерном завели разговор о необходимости созвать сенатский комитет, он заявил, что прикажет окружить замок русскими войсками, дабы помешать сенаторам войти туда.

Внимание посла обратили на то, что в соответствии с решением последнего сенатского комитета, собиравшегося ещё в эру Волконского, венский двор