Мемуары - Станислав Понятовский

— О, я не покину вас больше!.. Я хочу всегда служить вам, будь что будет... Располагайте мною!..

Тогда король дал Кузме слово в том, что ему не сделают ничего плохого, и сказал:

— Хорошо. Начните свою службу с того, что сходите на эту мельницу, вон там, и попросите, чтобы нас обоих приютили до рассвета.

Кузма отправился к мельнице, но сколько бы он ни стучал, ни звал, ему так никто и не открыл. Он вернулся к королю, и король сказал ему:

— Помогите мне встать и поддерживайте меня, с тем, чтобы я смог добраться до окошка, а если нас не услышат, вы разобьёте стекло.

Но голос короля, очевидно, прозвучал для мельника чем-то вроде тимпанов, ибо до короля отчётливо донеслось, как мельник сказал жене:

— Пойди, взгляни, в чём там дело...

Когда мельничиха подошла к окну, король прокричал ей:

— Нас двое... Мы — несчастные странники, ограбленные и израненные казаками... Холод пробрал нас до костей... Разрешите нам, во имя Господа, обогреться немного у вашего очага до рассвета... А там мы, как сумеем, двинемся дальше... В Варшаву...

Пока женщина ходила советоваться с мужем, король внезапно ощутил боль в голове. Поднеся к ней руку, он только теперь, по окровавленным пальцам, и узнал, что ранен.

Наконец дверь отворилась. Король попросил у мельника позволения отправить его батрака с запиской к полковнику гвардии Коккеи. Писать было не на чём, и король воспользовался так удачно оставленной ему убийцами записной книжкой, вырвав оттуда страничку.

Король написал Коккеи:

«Я чудом избавился от моих убийц. Я ранен, но, кажется, не опасно. Пришлите мне экипаж и человек сорок солдат, чтобы меня доставили в город».

Отправив эту депешу, король услышал от мельничихи, что она разрешает ему отдохнуть немного на своём ложе. Она видела, что король дрожит от холода, и покрыла его своей подбитой мехом накидкой.

Король уснул, в то время как Кузма, сидя на колченогом стуле с обнажённой саблей в руке, исполнял у дверей роль охраны.

Может показаться странным, что король решился уснуть, видя что у Кузмы в руке — обнажённая сабля. Но король всегда считал, что доведённая до крайности жестокость требует стольких усилий, что период её действия длится лишь определённое время, после чего даже души низменные чувствуют себя словно отравленными. А всё, что произошло за последние полчаса, утверждало короля во мнении, что Кузма не станет вновь проявлять дурных намерений.

Кроме того, сон был необходим королю — он освежил его немного после страшной усталости, терзавшей короля шесть часов подряд.

VI

Коккеи прибыл примерно через час.

Одним прыжком он преодолел расстояние от дверей до ложа, и бросился королю в ноги, всхлипывая от радости и нежности, равно, как и сопровождавшие его солдаты.

Тут только люди на мельнице узнали, кого они приютили — и их изумлённые голоса и восторги присоединились к восторгам военных.

Первым делом король спросил, кто из его людей погиб? Радость спасения омрачило известие о смерти одного из гайдуков и ранении, полученном другим.

Коккеи отдал королю свою шляпу и шубу, и они уселись в экипаж.

Как только в городе узнали о похищении короля, многие вскочили на коней и кинулись преследовать похитителей, руководствуясь указаниями жителей, обитавших на улицах, где слышен был конский топот. Добравшись до рва, искавшие короля обнаружили его окровавленный плащ, и многие решили, что король погиб.

Князь Адам Чарторыйский и кое-кто ещё хотели продолжать преследование, но обер-камергер, брат короля, остановил их, заметив:

— Если король ещё жив, похитители, заслышав погоню, первым делом прикончат его, чтобы им самим удалось легче скрыться...

Эти слова остановили почти всех. Лишь трое или четверо поскакали наудачу в район Белян — это на топот их коней, отчётливо слышавшийся в ночной тиши, обратил король внимание Кузмы...

Но как только Коккеи сообщил в городе о полученной от короля записке, тысячи людей разного положения и пола, в экипажах, пешком, верхом кинулись королю навстречу. Сотни факелов, бесчисленные крики радости придавали возвращению короля видимость триумфа.

Около пяти утра король вступил в замок, и с трудом пробился сквозь толпу к своему кабинету, где нашёл великого маршала и всех членов своей семьи.

Его первой заботой было приказать, чтобы все обращались как можно ласковее с Кузмой, добровольно сопровождавшим короля от мельницы до замка.

И Кузма действительно был во всех отношениях хорошо устроен, решительно ни в чём не нуждался, а по окончании суда над цареубийцами, был отправлен в Италию, где он благополучно живёт до сих пор на регулярно получаемую от короля пенсию.

Сообщив затем великому маршалу и всем присутствовавшим то, о чём вы только что прочли, и что было немедленно записано, король пригласил к себе врача и хирургов.

Пришлось разрезать обувь короля — до такой степени распухли его ноги. Несколько дней полного покоя потребовалось для того, чтобы зажили все шрамы. Залечивание же раны на голове заняло несколько недель, особенно долгим и мучительным делом было извлечение осколков из черепа.

Первый выход короля состоялся лишь два месяца спустя — 5 января 1772 года.

VII

Давая свои первые показания, Кузма назвался дворянином по имени Косинский. Впоследствии он признал, однако, что его происхождение не было благородным, и что Кузма — это его настоящее имя.

Выяснилось, что он был лакеем, дурно вёл себя и был вынужден исчезнуть из Варшавы. Примкнув затем, чтобы хоть немного стать на ноги, к конфедератам, Кузма был сделан офицером в отряде Пулавского, который к тому времени заставил уже присягнуть в ченстоховском костёле некоего Стравинского, главного исполнителя задуманного Пулавским предприятия. За год перед тем этот самый Стравинский получил от короля десять дукатов вспомоществования, что было подтверждено предъявленной на суде квитанцией.

Затем Стравинский привёл к присяге Лукавского, и они вдвоём уже потребовали, чтобы присягнул и Кузма. После чего все трое заставили присягнуть остальных — их было тридцать три человека.

Собравшись вместе, они бродили по окрестностям Варшавы вплоть до 2 ноября, когда, переодевшись крестьянами, пробрались в город.

Их лошади были запряжены в телеги, гружёные одни — сеном, другие — мешками зерна; под грузом они спрятали своё платье, оружие и сёдла.

Поселили их в новом городе, в доме, принадлежащем доминиканскому монастырю.

Кузма присовокупил к своим показаниям, что с этого момента похитители были точно информированы обо всём, что делал король, и что в воскресенье 3 ноября они были предупреждены о точном