Излом необъявленной войны. Первая чеченская - Геннадий Тимофеевич Алехин

быть переданы строительно-квартирным органам самозваной республики Ичкерия в соответствии с актами в целости и сохранности. Была даже создана комиссия, которую возглавил брат известного террориста Шамиля подполковник Ширвани Басаев. Боевики очень придирались при передаче объектов. И у меня долго хранился акт о передаче в Ханкале котельной. С российской стороны он подписан занимающим высокий пост генерал-лейтенантом Л. Шатворяном. С ичкерийской – Ширвани Басаевым. Подписи заверены печатями. С нашей стороны – двуглавым орлом. С чеченской – волком. Кстати, волк на печати вполне симпатично выглядел.

Ну а боевики, естественно, не выполняли ими же подписанные соглашения. Котельную (как и другие объекты) они взорвали. Печати не помогли. Разрушению подвергся и городок военно-строительного отряда в Ханкале. Правда, баня осталась. И уже в ходе второй чеченской в неё, пока не построили новую, ходило мыться всё командование группировки.

Капитальные здания, котельные, трансформаторные и другие объекты коммунального обеспечения восстанавливали в военных городках в Чечне дважды – сразу по мере их освобождения. Среди них и пятиэтажка в Ханкале, о которой мне довелось писать трижды. Первый раз – ещё в советское время.

В Ханкале – предместье Грозного – располагался небольшой авиационный гарнизон. В нём для офицерских семей построили пятиэтажку. Брака было – хоть отбавляй! А ряды кирпича настолько искривлены, что, казалось, дом скоро развалится. Помнится, о таких вот бракоделах я написал фельетон, который опубликовали в окружной газете.

При отступлении боевики взорвали пятиэтажку, но стены её устояли. Дом восстановили одним из первых. На стенах не было даже трещинки! Не рухнули они и при втором отступлении, когда под дом заложили взрывчатку. Пятиэтажку восстановили во второй раз. Здание эксплуатируется и по сей день. Выглядит оно, кстати, не лучше. Не помог даже косметический ремонт. Но зато пятиэтажка считается самой надёжной в городке.

На войне и смех бывает, и грех. Случалось такое, что и нарочно не придумаешь. Вот, например. День строителя для стройбата – первый праздник в году. Отмечали его весело и даже с размахом. По этому случаю в 1995 году зампотылу Грозненского ВСО изыскал сахар, масло, муку и яйца. Одним словом, всё необходимое для приготовления тортов. Стройбат мог всё и даже больше! По этому случаю умудрились в разгромленном и горящем городе разыскать женщин, сумевших приготовить это изысканное кондитерское изделие. К праздничному обеду приготовили по два торта на роту. Но жизнь внесла свои коррективы. Набралось столько поздравляющих из числа начальства, что двух тортов не хватило. Тогда заказали по-новому.

В положенное время торты надо было забрать. За ними послали прапорщика-узбека на командирской машине. Он приехал по указанному адресу и, забросив автомат за спину, с тортами на вытянутых руках пошёл к уазику. Навстречу – два боевика с автоматами наперевес.

Надо сказать, что духи особенно не любили военнослужащих-мусульман. А тут ещё и прапорщик! В свой адрес он услышал много нелицеприятного и понял, что его могут пристрелить. Тут он взмолился: «Ребята! Сегодня День строителя! Праздник! Торты в роту несу!»

Боевики переглянулись – как День строителя? А мы в этой разрухе всё подзабыли. С праздником тебя, брат. Ведь мы тоже в стройбате служили. Передай привет своим! Праздник у нас общий.

Вот такие были чеченские войны.

А сегодня полностью восстановленный и заново отстроенный Грозный – один из самых красивых и благоустроенных городов на юге России.

Олег Воля,

специальный корреспондент газеты

«Военный вестник Юга России»

Глава 18. Солдатская правда

Я часто вспоминаю, как мы уходили из Чечни. Это была моя последняя командировка в ту войну.

Практически тайком, под бронёй меня провезли в расположение одного из батальонов, который должен был уходить последним. Светиться среди боевиков мне было опасно. За годы войны им порядком намозолили глаза наши статьи и репортажи…

Ханкала угасала. Когда-то многоголосый палаточно-досочный город, пыхавший сотнями труб-буржуек, стрекотавший бесчисленным количеством дизель-генераторов, ощетинившийся десятками танковых и пушечных стволов, городок-крепость теперь угасал, как безнадежный больной.

Кругом царило запустение. Там, где за земляными каре жили недавно полки и бригады, теперь дождь размывал уродливые руины. Заплывали жирным чернозёмом стрелковые ячейки и окопы. На месте блиндажей и палаток стояли ровные ряды прямоугольных дождевых прудов и луж. Громоздились свалки брошенных картонок, кусков кабелей, «колючки», бумаг, каких-то железок и арматуры.

Вокруг уже давно хозяйничали боевики. Днём лениво-покровительственные, с наступлением темноты они превращались в жестоких хищных зверей. То и дело в ночи гремела стрельба – дудаевцы отлавливали и убивали завгаевцев и просто заподозренных в сочувствии к русским. Каждое утро в разных районах Грозного находили тела убитых. Чаще всего убивали сразу целыми семьями, от младенцев до стариков.

Тогда и состоялся разговор с капитаном, старшим на блокпосту при въезде в расположение нашего батальона.

– С души воротит, как вижу всю эту мразь, – капитан кивнул в сторону боевиков, разглядывавших нас из-за шлагбаума, – ишь разгулялась, раздухарилась. Му…ки наши правители! Предали Россию! А первый – Лебедь… Надо было добивать их тогда в Грозном. Пуликовский – молодец! Хотел их добить. Обложил, блокировал. Не дали…

– Слушай, неужели вы в августе хотели идти на город? – удивился я. – Ты бы пошёл? Солдат повёл? А потери? Какие бы бои были? Январский Грозный ты, случаем, не застал? В августе, наверное, похлеще бы было.

– Застал! Ещё как застал! Я тебе так скажу: мы часы считали до конца ультиматума. Я тебе не могу выразить, какая ненависть у нас была. Зубами хотели рвать. Камня на камне не оставить. Живых бы не брали. Всех под корень!

– И многие так?

– Трусов не видел. Ни среди солдат, ни среди офицеров. Спас бандитов Лебедь. По гроб они ему обязаны! Да только кто нас слушал. – Капитан отшвырнул окурок сигареты. – Эх, было время! Какие мы дела делали под командованием Трошева и Шаманова! Вот золото мужики. Ничего не боялись! Настоящие генералы! С такими – хоть к черту в пекло. Возьмём без потерь и флаг водрузим. Тогда жили спокойно. А у боевиков земля под ногами горела. Давили их, как тараканов… Юрченко, что там со связью?

– Та нема, командир, – откликается откуда-то из-за угла блиндажа прапорщик-связист.

– Ну-ну, – безразлично тянет ротный. – Вот ведь анекдот: бригада уходит последней. Полторы тысячи штыков! А всего две «радийки» на всех. Больше никакой связи. Как хочешь, так и выживай…

Я часто потом вспоминал этот разговор. Одинокий капитан в брошенном, оставленном Грозном, окружённый боевиками, нёс в себе такой заряд правды и государственной мудрости, который обжигал своей искренностью и бескомпромиссностью.

Что заставляло их воевать, идти на смерть и принимать муки, когда