Величайший из изменников. Жизнь сэра Роджера Мортимера, первого графа Марча, правителя Англии в 1327-1330 - Ян Мортимер

пару пластинчатых лат, покрытых позолоченной тканью, и другую, украшенную алым синдоном. С ними лежали алый бархатный турнирный камзол с серебряной вышивкой и соответствующие ему щит, расписанный бабочками, крыльями которым служил герб Мортимера, и штандарт из синдона же. Рядом находились комплект из зеленого бархата для скакуна на случай турнира, два знамени с гербом Мортимера, — одно из синдона, второе — старое и потрепанное. Здесь же присутствовали разнообразные детали металлических пластин для плеч, кистей, рук и ног, три пары утяжеленных кожаных покрытий для защиты бедер, две пары обуви, десять камзолов из уэльской ткани, визуально поделенной на четыре квадрата с красным рукавом, четыре турнирных баскинета (тесно спаянных внутри шлема), четыре обычных поединочных шлема (три из которых были позолочены), шесть железных корсетов, три боевых шлема и другие многочисленные мелочи. Бархатный камзол для турниров казался очень похожим на подаренный Эдвардом Вторым в 1307 году Пьеру Гавестону. Разделенные на квадраты камзолы с красным рукавом напоминали о зеленых туниках, разделенных на квадраты и с желтым рукавом, выделяющих людей Роджера во время мятежа в 1321 году. Это было чем-то большим, нежели простая ностальгия. Это являлось попыткой создать личный рыцарски настроенный двор, поднять себя в представлении окружающих и жить в соответствии с высшим рыцарским идеалом.

Рыцарство даже в 1328 году считалось концепцией неуловимой. Король Эдвард все еще кипел от ярости, что его заставили уступить Шотландию. С его точки зрения это казалось чудовищным и трусливым. История с Шотландией унизила монарха, он стремился, чтобы все буквально понимали суть его мыслей по данному поводу. А пока Роджер исполнял почетную обязанность развлекать суверена в Ладлоу, приносившую ему больше общественного уважения, нежели удовольствия. Два дня спустя королевский поезд с создаваемым им шумом, со слугами, духовными лицами, с общей суетой и хмурым юным сувереном тронулся, — сначала в ближайшую усадьбу в Бромьярде, затем — в Уорчестер.

Там, тогда как монаршая свита ждала обсуждения войны с Францией с Генри Ланкастером, Эдвард согласился предоставить Мортимеру испрашиваемое руководство над строительством. Казалось, что гнев короля утихал. И тут появился Ланкастер и раздраженно отказался говорить о Франции. По словам лорда Ланкастера, собравшийся Совет, как он назвал Роджера и его избранный круг пэров и священников, чересчур мал для рассмотрения такого весомого вопроса. Звучало как откровенное оскорбление: словно Мортимер приспосабливал власть к своим потребностям. Эдвард согласился с графом, снова выразив гнев от условий, при которых у него отторгли Шотландию. Ланкастер настоял на созыве Парламента на севере страны. Роджер уступил, велев, дабы подобное собрание состоялось в Йорке шестью неделями позже. Король заявил о нежелании давать дальнейший ход договору с Шотландией. Но оказалось слишком поздно, Изабелла напомнила, — родная сестра Эдварда, Джоан, уже в следующем месяце должна была выйти замуж за Дэвида Брюса, будущего суверена соседнего государства. Король на это дерзко ответил: он никогда не признает шотландскую независимость и брачную церемонию не посетит. Завершение спора обратилось в его решение: если монарх не желает присутствовать, его никто не станет беспокоить. Как впоследствии и поступили.

*

Роджер и Изабелла отправились на север с Генри де Бургхершем и дочерью королевы, Джоан, оставив Эдварда на землях Уэльской Марки с Генри Ланкастером. С первого взгляда кажется, что они пошли на риск, толкнув Эдварда в руки своих противников, однако, предварительно ими были приняты меры предосторожности. Большая печать находилась у пары, на хранении Бургхерша, и, пусть с королем оставили личную печать, Эдвард осознавал, ярость Роджера лучше не провоцировать. И министры, и шпионы, продолжали наблюдать за своим сувереном и за каждым его приказом. Что до Ланкастера, он был лишен власти, потому что, Эдвард не доверял лорду. Рассвирепевший и разочарованный Ланкастер прилюдно объявил об испытываемой по отношению к Мортимеру и Изабелле враждебности. Автор летописи Брут начинает отсчет тиранического правления четы именно с этого мгновения.

Можно представить себе, с какими чувствами королева ехала в начале июля на север, в Бервик. Она отдавала семилетнюю дочь шотландцам, заклятым врагам Англии. Для маленькой Джоан путешествие должно было таить множество страхов. В возрасте четырех лет она пережила разлуку с матерью, когда Изабелла уехала во Францию. Теперь это происходило опять, но на сей раз уже окончательно. Шотландцы не могли ничем помочь, хотя называли девочку «Джоан Миротворица», словно таково было ее единственное предназначение. В Бервике, 16 июля, малышка сочеталась узами брака с пятилетним Дэвидом Брюсом, переместившись под опеку Томаса Рэндольфа и Черного Дугласа. Казалось, англичане и шотландцы чудесно поладили, — они много пировали и устраивали торжественные мероприятия, однако сердца и невесты, и ее матушки пылали от тяжелых чувств.

У Роджера тоже имелись причины для размышлений. Пусть он сейчас знал, что супруга старшего сына ожидает его первого внука, также Мортимеру стало известно о смерти второго сына, Роджера. Посреди лета, ознаменованного собственной славой, после присутствия на свадьбах дочерей в обществе самого монарха и чести принимать и развлекать его в Ладлоу, Мортимер страдал от самого тяжелого из существующих ударов. Победоносный сезон завершался хлопотами по перевозке тела отпрыска в Уигморский монастырь для погребения.

У нас нет никаких сведений об эмоциях Роджера, как и о частной жизни кого-либо из его семьи, поэтому крайне сложно сказать, что означала для него подобная утрата. Представляется, что родных Мортимер ценил высоко. Циничное объяснение заключалось бы в отношении к детям через призму их способности совершать политически весомые союзы путем вступления в брак. Но это правдиво только отчасти. Межсемейные браки имели тенденцию быть значительными, исключительно, когда между супругами царила духовная близость. Более того, скорее, чем создавать новые союзы, браки склонялись к укреплению уже существующих. Очень важно, что Роджер и Джоан не совпадали по настрою с предыдущими поколениями своих семей, предписывая супружеские узы старшим сыну и дочери, а младших отдавая в церковь. Вместо этого все их дети получали возможность жениться или выйти замуж и обрести независимость. Все младшие сыновья прошли посвящение в рыцари и были обеспечены собственными владениями. Эдмунд и Джеффри проводили время при дворе, причем последний казался особенно любимым обоими родителями. Отправленные Эдвардом Вторым и Деспенсером в монастыри дочери дождались освобождения, предоставления им еще более роскошных условий и относительной свободы, свойственной повседневности женщин, вышедших замуж за аристократов. Лишь одна из дочерей, Изабелла, не вступила в брак, но это может просто указывать на то, что она не дожила до возраста, в котором обзаводятся мужем. Равно как число отпрысков Роджера и Джоан в комплексе намекает на сильнее обычного склонность проводить друг с другом время, обращение