Паустовский. Растворивший время - Олег Дмитриевич Трушин

позволю привести авиационное сравнение: некоторые такие дельцы хотят, чтобы литература наша совершала свой полёт только “на автопилоте”, так оно спокойнее. Но забывают, что автопилотом можно пользоваться, уже выйдя на заданный курс, да ещё и в хорошую погоду. Мы же “летим” подчас в условиях плохой погоды: на пути и грозы, и болтанка, и обледенения, и ощутимый боковой ветер дурных, но заразительных традиций и примеров чуждых нам литературных веяний. Да и не совсем ещё мы набрали заданную нам высоту и ещё не совсем точно следуем по курсу – рановато включать автопилот, не говоря уже о том, что полёт на автопилоте на ¾ исключает творчество человека.

В общем, спасибо Вам за статью. Писать, как Вы, я ещё не научился, но люблю литературу – не меньше!

Крепко жму руку и желаю Вам здоровья и творческих успехов.

Ваш Аматуни. 22/V-59»{335}.

18 мая в Большом Кремлёвском дворце открылся III съезд Союза писателей СССР. Он не стал каким-то особенным в плане знаковости, и все пять дней его работы прошли словно по разнарядке, хоть и помпезно, но очень «серо». Впрочем, никто ничего особенного от него и не ожидал. Его работа словно «просочилась» между всякого рода событиями, произошедшими до и после его созыва.

Сказал на нём своё слово Хрущёв, присутствовавший в качестве почётного гостя.

В сентябре 1959 года Паустовского «выпустят» в Болгарию.

Иначе было нельзя – приглашение от болгарских писателей.

Поездка получилась насыщенной: встречи с писателями, экскурсии. Удалось побывать в Пловдиве, Софии, Тырнове, увидеть знаменитые Шипку и долину Роз. Конечно, все эти впечатления неизменно будут «вылиты» Паустовским на листы бумаги – очерк об этом болгарском путешествии напечатает журнал «Новое время» № 2 и 3 за 1960 год.

Очередная ялтинская зима прошла как-то неуверенно по отношению к творческим планам. Работалось очень плохо.

8 февраля 1960 года Паустовский напишет Федину:

«…у меня появился страх перед ручкой и чистыми листами бумаги. Просто устал, да и глаза сдают, – всё время перед глазами струится, как по стеклу, вода»{336}.

Апрельское возвращение в Москву не пошло на пользу. Из-за резко обострившейся астмы даже пришлось отложить давно запланированную на май поездку в Польшу.

Проводить в последний путь Юрия Олешу, скончавшегося 10 мая 1960 года, Паустовский не смог. На похороны Пастернака в Переделкине 2 июня пришёл с трудом.

Аркадий Ваксберг[41] о присутствии Паустовского на похоронах Пастернака вспоминает так:

«Гроб стоял в небольшой проходной комнате первого этажа – мы прошли мимо один раз, потом второй, потом третий… Народу всё прибывало. Запомнился Паустовский, с трудом, задыхаясь, одолевший две или три ступеньки крыльца. Он обнимал светловолосую женщину с подурневшим от горя лицом: она рыдала на его плече. Следы былой её миловидности можно было скорее домыслить, чем зримо увидеть. Позже я понял, что это была Ольга Ивинская. Когда Ливанов (кажется, ножкой табурета) закрыл дверь в дом, спасаясь от напиравшей публики, а ещё больше от толпившихся повсюду сексотов, Ивинская – и Паустовский тоже – остались снаружи»{337}.

Осень 1960 года омрачило «Открытое письмо» украинского писателя Максима Рыльского Паустовскому, опубликованное в «Литературной газете» 29 октября, в котором тот обвинил Константина Георгиевича в том, что в его произведениях содержатся оскорбления в адрес Украины. Обвинение было явно надуманным и «выросло» на пустом месте. Но ответ был необходим.

В писательской среде потянулись слухи, что столь провокационное «Открытое письмо» писал вовсе не Рыльский, а сам Максим Фадеевич, которого Паустовский искренне уважал. О существовании этого письма Паустовский узнал из газеты. Так или иначе, но дальнейшего обострения конфликта не последовало, и диалог «у барьера» двух старейших писателей, корнями связанных с Украиной, очень быстро вошёл в мирное русло.

3 ноября «Литературная газета» опубликовала ответ Паустовского, в котором он назвал «выпад» Рыльского в свой адрес не чем иным, как «…фактом морального порядка», далёким от «литературного выступления». Цель – поссорить Паустовского с украинским читателем. Не получилось.

В середине ноября 1960 года Паустовский в сопровождении супруги Татьяны последний раз в своей жизни приедет в Ленинград и пробудет в городе до начала декабря. Повод для приезда более чем значимый – праздничные мероприятия по случаю восьмидесятилетия Блока.

Предзимье в Питере – непростое время для прогулок по городу. И если в эту пору ещё и не легла плотная, ажурная шуга на Неве, то жгучие холодные ветра Балтики, пронизывая ровные как стрелы улицы города, хорошо дают о себе знать. Солнечные лучи редко играют в это время на куполах соборов, и шпили Петропавловки и Адмиралтейства изо дня в день тоскливо смотрят в низкое, хмурое небо, «навалившееся» всей своей невесомостью на городские кварталы. Тишина уютных двориков, соединяющих собой целые кварталы, дышат в это время уютом, давая возможность если и не согреться, но хоть как-то укрыться от дикого ветра.

Охватывало ли Паустовского предчувствие того, что он последний раз видит Питер?

Трудно сказать.

Но по городу, словно прощаясь с ним, он будет гулять много.

Приехав из Ленинграда, он почти сразу же уедет в Ялту и вернётся в Москву лишь в мае будущего года, так и не успев дописать вторую часть своей «Золотой розы», которая в рабочем варианте по-прежнему будет носить название «Собеседник сердца».

В самый канун Нового года Паустовский получит весьма забавное письмо с Украины, со Львовской студии телевидения, в котором будет говориться о том, что он принят почётным членом телевизионного клуба романтиков «Бригантина».

«В этом году, – говорилось в письме, – от причала Львовской студии телевидения ушла в своё первое плавание “Бригантина”. Так было положено начало телевизионному клубу.

В нашем клубе – все романтики, начиная от капитана и кончая палубным матросом.

Вас, Константин Георгиевич, мы знаем как искреннего писателя и романтика.

На одном из заседаний cовета “Бригантины” Вы единогласно приняты почётным членом клуба романтиков. В ряду почётных членов команды рядом с Вами стоят Грин, Багрицкий, Ефремов, Казанцев.

15 мая наша “Бригантина” уходит в очередное плавание. К этому времени нам бы хотелось получить от Вас, Константин Георгиевич, ответ на вопрос: “Как бы Вы писали своих ‘Романтиков’ сейчас?”»{338}

Каков был ответ Константина Георгиевича, мы, к сожалению, не знаем. Но предложение отправиться в плавание, пусть и образное, он наверняка принял. Ведь с такой командой он был готов к любому, даже самому авантюрному путешествию!

Говоря о романтической школе отечественной литературы, будет нелишним отметить, что на рубеже 1950—1960-х годов в