И не иссякнут родники - Вячеслав Леонидович Светличный

многих условий не учитывает. Он просто не в состоянии их учесть. И вот здесь вступают в действие ум, дар, сметка и опыт модельщика. В каждой заводской машине много разработок Зыкова, оригинальных конструкторских решений.

Речь заходит про дар, сметку, опыт.

— Нет, — говорит Зыков, — не в этом дело. То есть, конечно же, и дар нужен, и опыт необходим, и сметка. Но ведь талантом все очень просто объяснить. Либо он есть, талант, либо его нет. А вот рядом человек работает. Нормальный работник, неглупый, с чутьем. Со временем он и опыта наберется, но только по-прежнему все у него будет так себе. В чем дело? Есть такой взгляд на вещи: мол, работает человек, не ленится. Что же еще? А так с прохладцей жизнь можно прожить. Здесь, наверное, какой-то изъян в воспитании. Человек должен расти в среде тех, с кем работать нельзя кое-как. Я, когда мне говорят о мастерстве, вспоминаю своих учителей. Все от них. Прекрасные были люди: Михаил Седых с «Уралмаша» и Федор Антонов с Челябинского тракторного. Мастера, конечно, но какие же из них педагоги? Они и не учили вовсе. Делали только свое. Но как делали! И вот ты рядом. И тебе уже портачить нельзя. И не потому нельзя, что кто-то там тебя поймает или косо посмотрит. Тут другие мысли приходят. Как же ты, живой человек, рядом с живыми живое-то не можешь сделать? Да, человек не наособицу живет, он в среде…

«Одному — не фасон», — любил повторять мой знакомый, прославленный машинист, герой труда и автор многих трудовых рекордов. Федор Зыков тоже не из одной скромности ушел от разговора про талант. Оба они, старый машинист и модельщик с «Кургансельмаша», возвращаясь к истокам своих рабочих биографий, неизменно вспоминают наставников. Эта вера в ценности профессиональной школы и среды полно проявилась в учительстве Федора Зыкова.

Рассказывает Александр Афонаскин, заместитель главного инженера «Кургансельмаша» по металлургическому производству.

— Мне было шестнадцать лет, когда я устроился учеником модельщика к Федору Кондратьевичу. Доброта, мягкость, терпимость — вот что прежде всего поразило меня в моем учителе. Я сразу попал под влияние этих его качеств. Немного странное, пожалуй, влияние. Ведь по молодости совсем другое ищешь и ценишь в людях. Силу, скажем. Мне понадобилось время, чтобы понять, что настоящая-то сила в другом.

В таком сложном деле, как модельное, долго чувствуешь себя неуверенно, искательно, думаешь о каких-то якобы скрытых от тебя приемах и секретах, стараешься их разгадать. Был на участке опытный модельщик, мастер старой закалки: все про себя. Не достучишься! А вот Зыков был открыт. Делаешь, например, рядом с ним какую-нибудь не очень хитрую оснастку. У него выходит, у тебя — нет. А приспособление-то простенькое, без затей, без секретов. И тогда видишь: тут знаний не хватает, тут простейших навыков… Я постоянно сталкивался с недостатком знаний, но, откровенно говоря, тогда не очень спешил учиться. Зыков заставил пойти в вечернюю школу. Он не зудил, не читал прописей, а делом убеждал в необходимости учебы. Думаю, с нашим братом, учениками, Федор Кондратьевич хлебнул горя. Однако не боялся дать сложную работу. Обрадуешься сначала: дело получил! А после дважды делаешь. «Нельзя иначе, Саша», — скажет Зыков. Почти с мукой скажет, и ты готов эту треклятую модель еще раз сработать.

Пример Зыкова входил в нас делом, отношением к этому делу. Вот, например, его профессиональные качества: основательность, дотошность, даже некоторая медлительность. Ну кто же из молодых на это купится? Но работаешь рядом с учителем, присматриваешься к нему и убеждаешься, что внешне невзрачные эти качества в итоге оказываются наиболее эффективными. Или скажет тихо: «Представляй модель, учись ее видеть, пусть она у тебя перед глазами стоит…» Эти уроки Зыкова потом помогли в институте, на занятиях по начертательной геометрии.

Только сейчас, пожалуй, я по-настоящему понимаю, какая это была удача — попасть в ученики к Зыкову. Его профессиональные советы, его уроки постоянно отзываются в жизни. Его речам, сдержанным, немногословным, им с точки зрения емкости и содержательности цены нет. Я и сегодня с Федором Кондратьевичем постоянно советуюсь. И не только по нашим заводским делам…

Анатолий Зыков пришел на завод пятнадцатилетним подростком в августе сорок первого. Жизнь в ту пору круто брала. Утром он еще толкался в конторе вместе с другой ребятней, а днем встал к станку. На третий день ему дали ученика. Скоро этот худой рябой парнишка стал гнать норму за своего «учителя»: Анатолий теперь целыми днями пропадал в цехах, налаживал оборудование. Трамбовали металлическую стружку, и на нее ставили станки. У цехов этих не то что крыши, стен еще не было. В дождь станки закрывали рогожей.

Тогда работали на пределе и люди, и станки. Люди выдюжили, станки сдали: перебои, поломки, остановки. Анатолия направили слесарем по ремонту оборудования. «Давай, Анатолий, — сказали ему. — Давай, Зыков! Ты смекалистый!»

Жизнь и заводские заботы постоянно выдвигали его на передний край производства. Требовалось — шел. Хотя, надо сказать, не всегда с охотой шел, потому что быстро прикипал к делу.

Так он оказался в инструментальном цехе, в отделе подготовки, где работает и сейчас. Фрезы и резцы сложных профилей — предмет забот Анатолия Илларионовича. Он делает инструмент для инструмента. От его работы зависит точность инструмента, который идет в цеха, и значит, в конечном счете — качество заводской продукции.

Анатолий Илларионович — мастер на все руки: он и шлифовщик, и сверловщик, и заточник высшей квалификации. Там, в цехах, человек действует по отработанной технологии. В его задании все заложено — и станок, и мерительный инструмент, и контроль. А в инструментальном рабочий сам себе технолог. Правда, и здесь по-разному работают. Этот понял задание и дальше шпарит по чертежу, как по набитой колее. А Зыков себя в чертеж вкладывает. Чертеж для него — это лишь предлагаемые обстоятельства. В них он и будет жить, а не следовать им.

Свои первые работы Анатолий Илларионович вспоминает с улыбкой, простенькие то были дела. Нынче работа резко усложнилась: многоместные оснастки, кассетированные пресс-формы и т. д. Но он все с той же тихой улыбкой принимает новое задание. И выполняет его. Любое задание.

— Ну хорошо, — говорю. — Только ведь бывали же, наверное, трудности. Не всегда же все гладко шло.

Зыков задумывается.

— Конечно, случались и хлопотные дни. Помню, требовалось изготовить приспособление для протяжки шпоночных пазов. Протяжку эту делал один слесарь, долго бился над ней, а после бросил. Трудность была в нарезке зуба: глубина малая, шаг мелкий, зуб идет под углом и переходит на более крупный зуб с увеличенным шагом… Такая «гребенка» получается длиной около