И не иссякнут родники - Вячеслав Леонидович Светличный

метра. Работа шла без разметки. Да и как разметишь: сталь закалена. Все надо на глазок. Ну, да дело привычное. Мы много инструмента работали вручную… Сделал.

— А что же, — спрашиваю, — тот слесарь? Молодой, что ли?

— Да нет, мужик опытный, знающий и работник в общем неплохой. — Зыков делает рукой неопределенный жест. — Только, знаете, в руках у него нет…

Он не сказал чего — ловкости? чутья? мастерства? Но я его понял.

Только что же получается? Опять талант? Дар? Впрочем, про талант Зыковы молчат. Да ведь как язык повернется сказать о себе такое. Зато они часто, не сговариваясь, говорят про смекалку. Быть может, это просто первое подвернувшееся слово, а может, выражение опыта, некий итог размышлений о труде. Ну ладно, смекалка. Только что же в ней, в этой смекалке? Это ведь данность. Бог дал, бог взял. Восторгаться чьим-то даром это все равно, что хвалить человека за красивые глаза или хороший аппетит. Хотелось извлечь урок из этих жизней.

Я говорю Зыковым — модельщику и инструментальщику, — что их профессии это, так сказать, чистое рукомесло. Здесь мастерство проявляется явно, оно на виду. Интересное, творческое, живое дело. Едва ли, говорю, вы согласились бы пойти в цех на операционную работу. Отчего же, отвечают, не пойти. Ведь и там можно кое-что  с д е л а т ь.

Вот оно. Суть в отношении к труду. Зыковы целиком отдаются делу и не представляют, что можно работать иначе. Ни секретов, ни приемов особенных, ни бьющего в глаза энтузиазма, ничего этого в их биографиях нет. Только серьезность, мерность, четкость. Такое ровное горение. Есть дело, так и надобно его делать. Вообще дело, а не обязательно модельное или там инструментальное.

Энергопаросиловой цех. Здесь работает электромонтером младший брат Федора Кондратьевича — Александр. Рассказывает он буднично, как бы нехотя, но на губах его играет лукавая улыбка.

— Электродвигатели, конечно, лучше стали, но как ломались, так и ломаются. В общем, есть работенка. В цехах ведь не хватает электриков даже «мелочевку» устранить. Сняли движок, привезли — ищи! Чиним электродвигатели, трансформаторы. Оборудование разных лет, типов, есть иностранные машинки. У нас одних сварочных аппаратов пятнадцать марок! Вот и приходится вертеться нашему брату-ремонтнику. Да и народу не хватает: не основное производство… Постоянно соображай. Поломки, они же не по заказу делаются. Тридцать лет этим занимаюсь, а каждый раз что-нибудь новенькое. Опыт? Опыт, конечно, помогает. Стандартные, типовые поломки сразу видишь. А вот другое… Тут не спеши, разберись в схеме. Схему надо знать, тогда и увидишь. А то сидит иной над движком, вздыхает: «Ума не приложу!» Это он вспомнить хочет, знакомое найти. А не будет его, знакомого-то! Тут что-то другое. Тут смекай. Трудности? А где их не бывает. Помню, сгорели выводы, оплавились, совсем ничего от них не осталось. Не подступиться к движку! Бились, бились — придумали: через трубку сердечник соединили с выводами, приварили. Вот уже пять лет держит. Да чего об этом! Завтра еще что-нибудь подбросят. Работа…

О деле все они говорят просто, почти небрежно — как хозяйка о ложках. По обычной журналистской склонности искать в мастере какую-то совершенно исключительную, фанатическую преданность выбранной профессии, знакомясь с Зыковыми, невольно разочаровываешься. То, что они опытные ремонтники, замечательные модельщики и инструментальщики, — это мало что о них говорит. Само по себе дело не имеет для Зыковых самоценного значения. Оно лишь средство для создания другого, более важного — отношения к труду и жизни. Это выработанное годами отношение к труду есть нравственная категория, ибо в нем заложены такие ценности, как добросовестность, уважение в себе профессионализма, рабочая гордость.

Мы лишь пунктиром наметили судьбы Зыковых, хотя в отдельных проявлениях, на каждом своем отрезке они интересны и поучительны. Скажем, наставничество Федора Кондратьевича можно исследовать подробно, проследить его методы и написать об этом отдельный очерк. Или рассказать о рационализаторских его находках. Но другое прежде всего заставляет приглядываться к себе. Это твердое и ровное постоянство долгого трудового пути, его мерность — ни взлетов, ни пиков, ни рекордов. Рекордов действительно нет, но есть хорошая жизнь. Она просматривается от истоков до сегодняшней поры, и закономерно приходишь к мысли, что уроки Зыковых в их жизни в целом. Возвращаешься к истокам и выстраивается такая линия: завод — традиции — среда — учителя — ученики.

В сущности, это тоже пунктир, схема, за пределами которой остается многое. Но, признаваясь сейчас в очевидной неполноте нашего знания о Зыковых, мы сознательно ограничиваем себя задачей разобраться в уроках их рабочих биографий. Завод — традиция — среда — вот что определило жизнь наших героев. Это стержень, содержательная основа их биографий. Законы традиции, школы не всегда очевидны, проявляются неявно и порой не осознаются самими людьми. Но профессиональное мастерство как ценность и национальное достояние всегда вызвано к жизни, всегда строго обусловлено тем, о чем мы сказали выше: традиции — школа — среда.

Завод здесь понимается как некая воспитательная среда. Это не стены и станки. Новенькие, с иголочки корпуса с прекрасным оборудованием еще не могут родить мастера. Они нуждаются в грузе годов, им необходим устойчивый климат, чтобы обрести свой облик, свою воспитательную силу. На мощных современных заводах, на новых престижных предприятиях (оборудование для атомной энергетики!) часто возникают именно психологические проблемы — становление отдельного рабочего и коллектива в целом. Взрастить рабочего, воспитать его, сделать мастером — дело непростое.

Снова вспомним «Турбинку», маленький полукустарный завод в захолустном уездном городишке. На конструкции Балакшина первые курганские рабочие смотрели, должно быть, с тем же суеверным ужасом и говорили о них, наверное, так же, как герои одного рассказа Андрея Платонова. Мол, знаем мы этих «изобретателев» — землю электричеством мазать хотят, дожжу пущать. Оно, дескать, любопытно, только ни хрена у вас не выйдет: тут иностранец нужон. Куда нам с посконной рожей да в красные ряды.

И вот вчерашние землепашцы в посконных рубахах, преодолев крестьянскую робость, берутся за работу, растут, преодолевая и превышая себя в изделиях, которым «иностранец» скоро присуждает золотые медали. Появляется вера в себя, гордость мастерового, растет самосознание. И уже кажется совершенно естественным, что участники подпольного марксистского кружка на «Турбинке» Степан Березин и Михаил Чижов становятся членами руководящего центра Курганской группы РСДРП, что в тысяча девятьсот пятом — тысяча девятьсот седьмом годах рабочие «Турбинки» поддерживают Всероссийскую стачку, участвуют в массовых демонстрациях и первыми в Зауралье с победой Советской власти принимают решение о национализации завода.

В пору разрухи — «Турбинка» одно из немногих предприятий, работающих стабильно. Водяные турбины, так необходимые для электрификации страны, идут из Кургана в Сибирь, на Кавказ, Кубань и Дон. Завод осваивает производство машин и деталей, которые всегда ввозились из-за границы. Тридцатые