Генералы и полковники РККА в плену в годы Великой Отечественной войны - Олег Игоревич Нуждин

командиров 16-й танковой дивизии. В ночном бою 7 августа они смогли прорваться за пределы внутреннего кольца окружения, и теперь они искали пути на восток, в сторону линии фронта. В этой группе оказались командир дивизии полковник М. И. Мындро, начальник оперативного отделения майор М. А. Минасян, командир 16-го мотополка подполковник К. И. Окропиридзе и еще двое командиров. Они сменили военную форму на крестьянскую одежду и направились на северо-восток к Днепру. По пути их захватили солдаты немецкой 24-й пехотной дивизии. При задержании они, по словам местных жителей, закололи двух немецких солдат, которые наткнулись на их группу.

Всех пятерых 9 августа 1941 г. доставили в с. Павловка-Первая и допросили. Один из них, назвавшийся подполковником И. К. Окропиридзе, рассказал, что к началу прорыва в их группе было 250 бойцов и командиров, но после ночного боя насчитали всего 60, остальные или погибли, или рассеялись. К утру 9 августа в группе осталось только пятеро. После допроса охрана штаба расстреляла всех пятерых как «бандитов и саботажников» [200, S. 37–38].

В своей книге «Зеленая брама» на эту историю обратил внимание Е. А. Долматовский. В одном из ранних ее изданий своей книги он поместил рассказ о том, как в селе Павловка-Первая обнаружилась могила с телами пятерых расстрелянных командиров. Среди них опознали командира 16-й танковой дивизии полковника М. И. Мындро, майора М. А. Миносяна, а также еще двух подполковников и еще одного майора [318, с. 294].

Бригадный комиссар А. Д. Хацкевич, военинженер 1-го ранга И. В. Саенко,

После захвата Севастополя немцы установили там оккупационный режим более строгий, чем в иных городах. Во-первых, перед ними лежала база Черноморского флота, во-вторых, вокруг нее более полугода шли бои, которые к началу июля 1942 года еще не полностью завершились. В-третьих, противник всерьез опасался, что город наводнен диверсантами, а также бывшими красноармейцами и краснофлотцами, не пожелавшими сдаться в плен. Поэтому за передвижениями населения особо тщательно следили работники «Абвера» 11-й армии и 647-й группы тайной полевой полиции.

В своем отчете за июль 1942 года они сообщили, что ими арестованы и расстреляны некоторые советские военнослужащие. Среди них, в частности, упоминался майор Г. А. Александер, командир 30-й батареи береговой обороны. По словам полицейских, он «пытался скрыться, перед тем переодевшись в заранее припасенное гражданское платье. Так как Александер уже долгое время скрывался в гражданском платье и было опасение, что он намеревался пробиться к партизанам, то он был расстрелян как бандит по распоряжению 1-ц отдела Абвера при армейском командовании 11-й армии».

Сходная судьба ожидала военного инженера 1-го ранга И. В. Саенко. Он, видимо, пытался пройти под скалами от м. Херсонес к Балаклаве, но в районе м. Фиолент был обнаружен и схвачен немецкими саперами. «При себе он имел оружие для самозащиты и имел намерение пробраться к партизанам. По распоряжению Ic при армейском командовании 11-й армии он был расстрелян» [178, S. 1231]. Оба командира были одеты в гражданскую одежду, что дало немцам формальное основание считать их не военнопленными, а бандитами. Таковые, как правило, подлежали расстрелу.

В СД передали не названного по имени комиссара дивизии. Основанием для этого послужила его национальность – еврей [178, S. 1232]. Это был, безусловно, военком 109-й дивизии бригадный комиссар А. Д. Хацкевич, оказавшийся в плену во время неудачной попытки эвакуации. Как вспоминал после войны бывший капитан 2-го ранга И. А. Заруба, в ялтинском госпитале всем раненым пленным командирам, в том числе и А. Д. Хацкевичу, немцы сделали операции и перевязки. Разместили всех по палатам, причем генерал П. Г. Новиков очутился в одной со своим комиссаром. На второй день плена капитана 2-го ранга И. А. Зарубу и генерала П. Г. Новикова отправили в Симферополь, а комиссар остался в госпитале в Ялте. Как объяснил впоследствии сам командир 109-й, тот «был тяжело ранен и оставлен в палате» [505, с. 213]. Видимо, А. Д. Хацкевича, несмотря на его ранение, вскоре расстреляли.

Полковник Ф. Ф. Гроссман

Схожая судьба постигла и начальника артиллерии 25-й дивизии Ф. Ф. Гроссмана. Он вместе с многими другими укрывался под скалами в районе 35-й батареи, отвергая все предложения противника о сдаче. В ночь на 6 июля он вместе с военинженером 2-го ранга А. И. Лощенко попробовал построить плот, чтобы на нем уйти к кавказским или турецким берегам. Из этой затеи ничего не вышло, так как использованные ими автомобильные шины совершенно не держали воздух.

С утра 9 июля противник, используя катера, начал проводить зачистку берега в районе 35-й батареи. Полковник Ф. Ф. Гроссман и воениженер А. И. Лощенко стали свидетелями сдачи полковников В. Н. Солоутина и Н. А. Васильева и, видимо, других командиров. Однако сами сдаваться пока не собирались и укрылись от солдат противника среди скал. Военинженер спрятал в нише грота свои документы и 3 тыс. рублей, а полковник – свой орден Красного Знамени. Условились, что, когда закончится война, они вернутся на это место и разыщут свои ценности.

На следующий день, 10 июля, немцы обнаружили прятавшихся и стали бросать под обрыв гранаты. Осколки одной из них ранили полковника Ф. Ф. Гроссмана. Через несколько минут, когда стихли разрывы, под обрыв спустились несколько военнопленных и донесли предложение немцев сдаваться. Оба раненых командира решили прекратить сопротивление и сдаться, поскольку «потеряли много крови, были истощены голодом, не могли двигаться» [505, с. 310]. Вскоре бойцы на руках вынесли начарта 25-й и военинженера А. И. Лощенко на поверхность.

Немцы отправили раненых в городок 35-й батареи. Красноармейцы на руках отнесли полковника Ф. Ф. Гроссмана в один из ее корпусов. Через несколько дней его вместе с другими командирами этапировали в Бахчисарай. Здесь, как докладывал майор Попов из 110-го полка связи, полковник был расстрелян [391, с. 198–199].

Полковники М. Ф. Старостин, М. А. Кудрявцев, В. Я. Голяшкин, К. М. Сильверстов, Н. М. Лавров, интендант 1-го ранга Д. Ф. Лукьянов

Вполне законным для себя методом расправы немцы считали убийства или показательные казни военнопленных в случае совершения ими побега или даже при неудачной попытке вырваться из неволи. Побеги были достаточно частым явлением для красноармейцев и младших командиров и более редким – для полковников и генералов.

Причина тому проста – у последних для совершения побега было существенно меньше возможностей. Их как важных с точки зрения звания пленных не только лучше кормили, но и охраняли тщательнее. Генералов и полковников, особенно в начале войны, почти не выводили за территорию лагеря, в том числе их