Жизнь в белых перчатках - Керри Махер

в последнее время у них в отношениях все было хорошо. Такому положению вещей поспособствовало и то, что Гвен сдержала свое обещание и опустила кое-какие нюансы в своей книге, которая, несмотря на это, все же имела успех. Ренье купил несколько десятков экземпляров с подписью автора для подарков знакомым. И пусть он ни разу не поблагодарил жену за роль, которую та сыграла в подготовке собственной биографии, Грейс сказала себе, что этот трогательный акт поддержки Гвен можно считать достаточной благодарностью.

Еще семейному согласию помогало то, что, как ни странно, их мнения относительно Филиппа Жюно полностью совпали.

— Он типичный мужлан. Не могу поверить, что наша Каролина влюбилась в мужчину такого типа, — на днях сказал ей Ренье.

Грейс постоянно опасалась его обвинений в материнской несостоятельности, якобы из-за которой Каролина так опрометчиво выбрала объект своих чувств, или, хуже того, в бурном прошлом, которое благодаря ее действиям не нашло отражения в книге, — но до сих пор не дождалась ничего подобного. И, если честно, за это Гвен заслуживает благодарности: напиши она полную правду, Ренье слишком легко было бы помахать перед носом жены ее биографией со словами: «А чего ждать от Каролины, если она знает, что вытворяла в таком возрасте ее собственная мать?» Но Грейс приняла меры, не позволившие обнародовать ту правду, которая известна Ренье лишь в общих чертах и которую он, вероятно, попытался изгнать из памяти. Конечно же, ему ясно, что Грейс, как и он сам, заинтересована в том, чтобы защитить образ счастливого и плодотворного брака правителей княжества. Образ, который в моменты, подобные этому, когда музыка оркестра кружила в своих мягких объятиях их элегантные фигуры, был цельным, безупречным и на зависть гладким, словно кольцо на ее пальце, ловившее и отражав шее каждый лучик света.

* * *

— Разве все это не кажется тебе немного… ну, я не знаю… унылым?

Каролина склонилась над грубым деревянным столом и щурилась на композиции из лаванды, бугенвиллей, роз и других растений, которые Грейс срезала в прошлом году у себя в саду, а потом старательно засушила. Хотя цветы в садах вокруг дворца выглядели куда эффектнее, она обнаружила, что предпочитает полевые, которые росли вокруг их дома в Рок-Ажель, где они с дочерью стояли сейчас в бывшей подсобке, недавно освобожденной от хлама и переделанной в студию.

— Ничего подобного, — ответила ей мать. — Вообще говоря, засушивать растения — значит продлевать срок их красоты.

— Но они же мертвые, — пожала плечами Каролина.

— Я предпочитаю считать, что, наоборот, даю им новую жизнь, — проговорила Грейс, позабавленная, но и немного разочарованная тем, что дочь не способна разглядеть в ее работах метафоры.

Засушенные лепестки, стебли и листья были аккуратно приклеены к листам сделанной вручную и очень качественной бумаги, образуя абстрактные узоры, а иногда слова, например «Любовь» и «Мечта». Вот Гвен, допустим, понравился ее новый проект, она даже предложила сделать совместную книгу о цветах, где будут представлены работы Грейс. Эта мысль волновала. Вообразите только, Грейс, княгиня Монако, — художница! Она никогда не говорила этого никому, даже Гвен, но лелеяла в душе мечту о небольшой, но успешной выставке в какой-нибудь парижской галерее.

У нее наконец-то стали возникать творческие стремления. Приходить в эту комнату в Рок-Ажель было все равно что вернуться домой.

— Ты знала, — жизнерадостно обратилась она к дочери, — что Владимир Набоков был лепидоптероло-гом? Он рисовал и изучал бабочек.

— Это тот тип, который написал роман про старика и девочку-подростка?

Грейс, сдержав порыв закатить глаза, кивнула:

— Да, «Лолиту». Ты его уже прочитала?

— Нет, — ответила Каролина, и Грейс была удивлена не только самим фактом, но и пуританством, которое продемонстрировал по поводу книги ее старший ребенок.

Грейс вспомнила, как читала этот роман в 1955 году, когда он только вышел. Очень многих тогда шокировало бесстыдство главного героя, но она не входила в их число. Да, Лолита юна, очень юна, но разница в возрасте между ней и Гумбертом Гумбертом вполне сопоставима с разницей в возрасте между самой Грейс и некоторыми ее кавалерами. Почему, собственно, все так удивлены? Как мать, она могла не одобрять, что дочь встречается с тем, кто намного ее старше, но удивляться ей и в голову не приходило.

В любом случае сейчас она собиралась говорить не об этом.

— Мне нравится мысль, что у великого писателя, — сказала она дочери, — может быть еще одно творческое занятие, которое приносит ему удовлетворение. Уверена, что эта работа с бабочками каким-то образом повлияла на его творчество.

«И кто знает, — подумала она, — куда приведет меня моя собственная работа с этими растениями?»

Каролина пожала плечами:

— Если все это доставляет тебе удовольствие, тогда здорово.

— Спасибо, дорогая. Так оно и есть.

На следующий день Каролина принесла с прогулки в холмах две пышные охапки цветов. Одну она поставила в вазу на кухонном столе, а другую разобрала на кучки по видам и оставила на рабочем столе Грейс. Яркие оранжевые маки напоминали ее саму, невероятно красивую, стройную, здоровую. «Что бы там ни происходило с Жюно, — с облегчением думала Грейс, обнаружив, что ее глаза покалывает от подступивших слез, — с Каролиной все будет в порядке».

Глава 31

1960 год

— Возьмешь меня покататься по реке, Келл? — спросила брата Грейс.

Стояло великолепное весеннее утро, и зеленые листья только распускались на ветвях высоких кленов и дубов по всей Филадельфии. Пока Форди вез ее домой из аэропорта, Грейс смотрела в окно на длинную и широкую реку Скулкилл, на которой отец, а следом за ним и брат готовились к участию в олимпиадах. Грейс десятилетиями созерцала эту воду, не видя в ней ничего, кроме наказания и воздаяния, а теперь вот впервые почувствовала, что река ее зовет.

Келл поднял глаза от кофе, который пил за кухонным столом, где три десятка лет собиралась вся семья, чтобы разделить завтрак и в очередной раз поспорить, как следует провести такой замечательный день. Грейс всегда отдавала свой голос за поход в кино или уличный театр марионеток, но в результате неизменно побеждали теннис или парад.

Впрочем, в это утро отец снова лежал в своей спальне наверху, задремав от сильнодействующего наркотика, который сиделка дала ему, чтобы притупить боль, вызванную раковой опухолью. «Проклятый паразит, — говорил о ней отец, — жрет меня заживо».

— Серьезно? — спросил сестру Келл.

— Серьезно, — ответила она. — Как насчет каноэ? Можно взять детей и устроить пикник.

Все остальные — Пегги, Лизанна и мама — не захотели к ним присоединиться, поэтому на реку отправились