Жизнь в белых перчатках - Керри Махер

думал, ты поняла, когда мы говорили насчет жертв. И насчет того, чтобы начать с чистого листа, — ответил он.

«А от чего отказался ты? — подумалось ей тогда. — От каких грехов?»

— И посмотри, что ты получила взамен, — ласково сказал он, кладя руку на ее тугой округлившийся животик. Младенец внутри нее как по команде брыкнул ножкой. — Видишь? — с теплой отеческой улыбкой проговорил Ренье. — Это наше новое начало.

Что она могла ответить? Ведь муж был прав. В некотором смысле. Разве нет?

* * *

Проведя несколько дней с американской родней, дети с няней вернулись в Монако, а Грейс осталась в Ист-Фоллс с умирающим отцом. Обнимать на прощание маленьких Каролину и Альби было мукой. Грейс удалось не расплакаться, когда малыши поднимались по трапу самолета, но, когда они исчезли из виду, ей пришлось сильно прикусить кулак, чтобы не сломаться прямо в аэропорту. «Дети-дети…» — думала Грейс. Она так сильно любила их, что в их присутствии чувствовала себя незащищенной, полностью открытой. Иногда, как недавно в каноэ, это становилось чистой радостью, и она заражалась от ребятишек веселым легкомыслием. А иногда, вот как сейчас, будто падала со скалы, и сердце, сжимаясь, билось где-то в горле.

К счастью, у Форди сегодня был выходной, поэтому слушать, как она давится рыданиями всю дорогу от аэропорта до Генри-авеню, пришлось какому-то постороннему таксисту. Во всяком случае, дети радовались, что возвращаются домой, к отцу. Ренье был очень ласков с ними — временами даже слишком ласков, порой думала Грейс. Он покупал все, что они пожелают, и был готов в любой момент поиграть в щекоточного монстра или в лошадку, даже если мать собиралась их укладывать и не хотела, чтобы они снова разгулялись. После единственного круга по своей спальне на спине отца, издававшего конское ржание, дети не могли заснуть самое меньшее полчаса, на следующий день, не выспавшись, капризничали, а справляться с ними приходилось ей. Как-то раз она попросила Ренье перенести эти глупые игрища на утро, но он всего лишь сказал: «Не бери в голову, Грейс.

Мы же просто веселимся». Что ж, во всяком случае, он был демонстративно любящим отцом. В отличие от ее собственного.

— До чего же похоже на папу, верно? — сказала как-то вечером захмелевшая Пегги. — Умирать так, что мы в ожидании все ногти себе сгрызли. Он и жил в точности так же.

Неприязненные высказывания в адрес отца были так нехарактерны для старшей сестры, его дорогой Ба, на протяжении многих лет обожаемой и воспеваемой любимицы, что Грейс задумалась, какие еще обиды таятся под внешней идиллией. Однако она не задавала вопросов, потому что сомневалась, понравятся ли ей ответы.

Во время рейса из Франции в Филадельфию Грейс грезила, как будет сидеть у отцовской постели, протирать губкой его лицо и читать ему газеты, а он отдастся ее заботам и однажды, всего лишь один раз, скажет: «Спасибо, Грейс. Хочу, чтобы ты знала, что я тобой горжусь. Я знаю, все эти годы ты очень старалась». Совсем как Лир, который в конце концов осознал преданность Корделии, а в горячке даже принял ее за ангела.

Но отец никого не звал, и сиделка всегда сама протирала ему лицо, не допуская к этому никого другого. Как-то поздним вечером Грейс отправилась погулять в Макмайл-парк, располагавшийся через дорогу от их дома, и села на качели, которые так любила девочкой. Тогда она раскачивалась на них все сильнее и сильнее, взлетала все выше, отталкиваясь длинными худыми ногами и чуть ли не взлетая всякий раз, когда оказывалась в верхней части перевернутой дуги: ее неизменно подкидывало от сиденья минимум на дюйм.

Если бы она не держалась так крепко за цепи, то все могло бы кончиться печально, но искусство раскачивания было освоено ею в совершенстве.

В тот вечер Грейс, усевшись на качели, закрутила цепи вокруг своей оси, а потом позволила им раскрутиться, отчего ее слегка затошнило. Она уже собралась вставать, когда на соседние качели уселся не кто иной, как Форди.

— Твоя свита интересуется, куда ты девалась, — сказал он.

Это не было упреком. Форди скорее забавляло, что телохранители ошиваются вокруг дома семьи Келли.

— Ах, эти… — проговорила Грейс. — Иногда я прикидываюсь, что забыла о них, что моя жизнь по-прежнему принадлежит мне.

— Твоя жизнь всегда принадлежала тебе, Грейс. Ты доказываешь это снова и снова.

— Разве? — усмехнулась она. — Мне почему-то так не кажется.

Он с минуту помолчал.

Тогда она, кое-что сообразив, произнесла:

— Прости, Форди. Наверное, я выразилась, как жутко избалованная девчонка. Как твоя дочка?

Форди широко улыбнулся, и Грейс заметила, как за его спиной с жужжанием пролетел ярко-зеленый жук. Потом еще один и еще.

— У нее все отлично. Преподает, на акции ходит. Встречается с молодым человеком, он и правда славный. Нам с ее матерью очень нравится.

Грейс тоже улыбнулась:

— Я рада. Если он тебе нравится, значит, наверняка хороший человек. — И подумала: «А понравился ли тебе Ренье, когда ты его увидел?»

— Да, хороший, — согласился Форди. — Но, конечно, не князь, — засмеялся он.

Она тоже засмеялась, хотя ей было не смешно.

— Мне очень жаль, что ты не счастлива, Грейс. И очень жаль, что твой отец умирает. Я сочувствую тебе, но никакие мои слова ничего не изменят.

Грейс заморгала, пытаясь загнать обратно слезы, подступившие к глазам от этих слов, сказанных таким ласковым голосом, но они все равно просочились и покатились по щекам. Она хлюпнула носом и стала хлопать по карманам, но не нашла ни платка, ни салфетки. Форди вложил ей в руку безупречно выглаженный носовой платок.

— Спасибо, — хрипло проговорила она и вытерла нос.

— Хочешь верь, хочешь не верь, Грейс, но мне вовсе не кажется, что ты ведешь себя как жутко избалованная. Ты ведешь себя как девушка, которая любит своего отца, знает, что вот-вот его потеряет, и не понимает, как с этим жить. — Форди замолчал, и Грейс тихонько всхлипнула в его носовой платок, теперь уже мокрый и смятый, от которого исходил приятный запах их машины и мятной резинки, которую он всегда жевал.

— В жизни многое остается недосказанным, — продолжил он, — а вслух далеко не всегда говорятся самые лучшие вещи. Мы можем только учиться на ошибках тех, кого любим, и стараться быть лучше, чем они. У тебя это отлично выходит, Грейс. Я видел тебя с твоими ребятишками. Они тебя любят, а ты обращаешься с ними как с принцем и принцессой… ведь они и есть принц и принцесса. Вот и продолжай в том же духе. Это и