Стать Теодором. От ребенка войны до профессора-визионера - Теодор Шанин

«Decorations will be worn» («Ордена будут носиться»). В израильской армии нет «decorations», и, подумав, я прикрепил к пиджаку знак Пальмаха — отчасти из‑за задора: «Смотрите! Я против вас воевал и горжусь этим!»

Мы начали разговор, и один из трех моих собеседников в поисках темы — всегдашней проблемы таких встреч — заметил: «На вас знак отличия, которого я не знаю». Я ответил, глядя ему прямо в глаза: «Это знак Пальмаха, антибританской подпольной военной организации Палестины». На что он вежливо улыбнулся: «How very interesting!» Это «How very interesting» осталось со мной на всю жизнь.

Это был урок того, как по-разному можно относиться к совершенно одному и тому же обстоятельству. Они с нами воевали, как и мы с ними, но для них это было состязанием в духе крикета. Состязание закончилось, джентльмены снимают друг перед другом шляпы и идут вместе выпить. Война кончается — и все. Все переходят в состояние доброго соседства и вежливого общения. Войны должны кончаться! Война — это то, что не может не кончиться. А «выпендриваться» вечной злобой к вечным врагам — признак инфантильности. Это все было необыкновенно важно для фанатика бесконечной и абсолютной борьбы, которым я, конечно, был (или стал по воспитанию жизнью). Я из этого выходил медленно, ведь во мне столько еще было «абсолютных» и «окончательных» отношений к людям и вещам. И я благодарен Англии за то, что научила меня относиться к такого сорта чувствам и положениям уравновешенно и спокойно. Видения и эмоции, этнические противники, абсолютные и извечные, прошли — я выздоровел от злой болезни, когда хочется кусать непохожих на себя живых существ. Я открыл для себя терпимость и толерантность.

Гражданство

К определению позитивных особенностей Англии, которым стоит, на мой взгляд, учиться, добавлю рассказ о том, как получал английское гражданство. В 1967 году, перед тем как я собрался в Израиль, я подал формальное прошение о получении английского гражданства. Право на это я имел уже несколько лет, но оно не казалось нужным. А теперь разрешенное двойное гражданство могло мне пригодиться и облегчить легальные неурядицы — например, при подаче заявления на визу в США мне приходилось заявлять о своем прошлом членстве в Коммунистической партии Израиля, что американцы всегда находили хлопотным. С британским паспортом таких проблем не было бы.

Первый шаг этого процесса был такой: ко мне явился высокий офицер местной полиции в гражданской одежде и спросил, смогу ли я с ним встретиться для долгого разговора у меня дома через три дня. Я сказал: «Да». Он предостерег, что это займет пять часов. Я про себя подумал: «Он так говорит просто, чтобы не оказалось, что не хватает времени». Но офицер действительно продержал меня за этим делом пять часов.

Он появился с книгой вопросов, открыл ее и пошел по ней. Все о моих предках, местах моего пребывания, учебы, занятиях — и чего там только не было! Шли часы, я отвечал, а он заполнял свои листы, и через несколько часов я подумал: «Неужели он мне не задаст никаких политических вопросов? Странно они себя ведут, эти чертовы англичане!» Но он продолжал, и это ничего общего не имело с «политическими вопросами». Мы уже подходили к концу, когда вдруг он остановился, и появилось что-то новое в его глазах. Он внимательно на меня посмотрел и сказал: «Вы слышали, что у нас была игра в крикет с южноафриканцами?» Я сказал: «Да». — «И что есть люди, которые разрыли крикетное поле, чтобы не допустить этой игры?» Я говорю: «Да, я об этом читал в газете». Сама идея, что меня политически проверяют через крикет, до чего английская! Звучит как умопомешательство для человека, который прибыл из Восточной Европы. Он продолжал: «И что вы думаете об этом?» Я уже устал к этому времени и сказал: «Есть правительства, которых крикетом не взять». Он смотрит на меня и выжидает. Пять минут молчания. Может быть, он думал о том, что я ему сказал? Потому что это можно интерпретировать по-разному: мол, чтобы сбросить это южноафриканское правительство, нужны бомбы; а быть может, это просто наивное заявление, что незачем разрывать прекрасное поле для крикета. Прошло еще время в тишине, я сам себе сказал: «Зачем пытаться понять, что он думает? Ну что ты умничаешь?»

В конце концов он выпрыгнул из кресла и пошел осматривать комнату, и увидел мои книги. Он спросил, писал ли я книги. Я ответил: «Вот это моя книга, и это — моя книга, и еще…» У него сделались большие глаза: «Так вы писатель?» Я мог бы сказать, что в нашей профессии все пишут, но промолчал. Его потрясло, что, оказывается, я «писатель». Он был из тех людей, которые верят в писателей.

В конечном счете, я получил письмо, в котором мне сообщали, что было принято решение дать мне английское гражданство, — и для того, чтобы его формально получить, я должен поклясться в присутствии нотариуса в верности королеве, а также уплатить 30 фунтов. Я уплатил фунты, пошел к адвокату. Он дал мне бумагу. «Здесь вы должны будете подписать, здесь я буду подписывать. Ну что ж, встаньте, поднимите правую руку, повторяйте за мной». Я встал, поднял правую руку. «Будете клясться Богом или честью?» Я говорю: «Честью». Далее: «Я, Теодор Шанин, торжественно, правдиво и искренне заявляю и подтверждаю, что, став гражданином Великобритании, я буду сохранить истинную верность ее величеству королеве Елизавете Второй, ее наследникам и преемникам согласно закону».

После этого адвокат на меня вдумчиво посмотрел, и было ясно: его английское внутреннее чувство меры говорит, что все это кажется формальным и комичным: он меня заставляет стоять с поднятой рукой… и т. д. Типичная ситуация с ее типично английским решением: если ты создал напряжение, ты должен снять его шуткой. Он мне сказал: «Ну что ж, с этой минуты вас уже можно судить как предателя родины. Ха-ха-ха!» Я смеялся от всей души вместе с ним — было и впрямь забавно.

Так я стал гражданином Англии.

Манчестер

Я всегда чувствовал себя в Англии хорошо. Связь установилась прямая, естественная, еще со времен учебы, с 1964 года. Многие из характеристик британского общества были близки мне и перед тем, как я приехал в эту страну. Быть может, поэтому все давалось легко. Я всегда ценил вежливость в человеческих отношениях. Мне нравилось невмешательство в дела соседа как база соседского общежития. И это все я нашел в Англии. Общее доброжелательное отношение, когда подходишь