Пролог. Документальная повесть - Сергей Яковлевич Гродзенский

юристов» и в «Шоковой терапии», мне кажется, исправления делать не надо.

Теперь – самое главное: насчет «планктона». За всю свою жизнь я усвоил один урок, сделал твердый вывод, что главное в человеке, редчайшее и наиболее важное – это его нравственные качества.

Улучшение тут возможно только с этого конца (а не с «электричества и пара» как шутил Чехов4), и роль морального примера в живой жизни необычайно велика. Религия живых Будд5, сохранившаяся до сих пор, подтверждает необходимость такого рода примера в живой жизни.

Падение общественной нравственности во многом объясняет трагические события недавнего прошлого. Я думаю, что ты своей жизнью приобрел главное человеческое право – право судьи. Что касается меня, то я просто стараюсь выполнить свой долг.

Приезжай скорее. Ольга Сергеевна и Сережа шлют тебе и твоей семье самые сердечные приветы.

Твой В. Шаламов

Перечел письмо. Не поблагодарил за вырезку из «Литературной России» о Б. Пастернаке.

Это новогоднее приветствие – явно искусственное: выдавленные из пера фразы, вовсе лишенные Пастернаковского блеска, изящества и радости произнесения написанного слова. Это – нечто вроде статей Шостаковича. Я думаю, что Пастернак, перечтя это свое произведение, путался в своем архиве.

Редактором «Октября» был тогда Панферов (или Храпченко), кажется, Храпченко6. Храпченко мог попросить Пастернака о такой статье, а сам Б. Л. [Пастернак] жадно искал всякой возможности общения с «широким читателем», не упуская даже речи у венгерского посла и т. д.

Дурак Сартр7 в своей статье о Западе и Востоке уверен, что П<астернак> – «эмигрант» и что советские поэты, такие как Вознесенский, ушли гораздо дальше. Бред собачий какой-то. И все это печаталось, говорилось. Не умнее держал себя Сартр и в случае отказа от Нобелевской премии.

Примечания

1 «Бестужевками» называли слушательниц Бестужевских курсов – высших женских курсов в Санкт-Петербурге (1878–1918), одного из первых женских высших учебных заведений в России.

2 Уманский Яков Михайлович (1879–1951) – патологоанатом, упоминается в рассказе Шаламова «Вейсманист».

3 Лесняк Борис Николаевич (1917–2004) – фельдшер в Беличьей районной больнице для заключенных. Друг В. Т. Шаламова, «колымчанин», упоминаемый в рассказе Шаламова «Перчатка». Автор воспоминаний (Лесняк Б. Варлам Тихонович Шаламов // Ленинградская панорама. 1990. № 1. С. 25–28; № 2. С. 22–26).

4 Шаламов имеет в виду слова А. П. Чехова из письма издателю А. С. Суворину от 27 марта 1894 года: «…Расчетливость и справедливость говорят мне, что в электричестве и паре любви к человеку больше, чем в целомудрии и в воздержании от мяса». (Чехов А. П. Собрание сочинений, т. 12. Письма. М.: Художественная литература, 1964, с. 46).

5 «Религия живых Будд» – вера не в богов, а в реальных людей героического поведения, воплощающих нравственное совершенство.

6 Главным редактором журнала «Октябрь» в конце 1957 года был Ф. И. Панферов.

7 Сартр Жан Поль (1905–1980) – французский писатель, философ и публицист. В 1964 году Сартр отказался от Нобелевской премии по литературе. В своем «отказе» Ж. П. Сартр с возмущением отметил, что Б. Пастернаку Нобелевская премия была присуждена раньше, чем М. Шолохову.

Я. Д. Гродзенский – В. Т. Шаламову

6 апреля 1965 г.

Варлам, здравствуй. Март и апрель – месяцы моих юбилеев. 13 марта минуло 30 лет со дня моего ареста в Москве. 17 апреля 1943 года – первое освобождение. 20 апреля 1954 года – постановление о моем освобождении и амнистия, выпустили только в июне. 20 апреля 1955 года – реабилитация.

Все эти даты отмечены болями в сердце, от которых понемногу избавляюсь лежанием в постели и рецептами жены. Она – педиатр и детишек моего возраста не лечит, но я слушаю ее. Получил примечательное письмо из Воркуты (копию его и моего ответа – прилагаю). Никак не догадаюсь, кто надоумил их написать мне. Мне кажется, что в Воркуте не осталось никого, кто знал бы меня.

Я понимаю, что и музеи, и другие органы хотят изобразить другую историю, а не ту, которая была в действительности. Если воскресить всех погребенных под домами, копрами, клубами, заводами, учреждениями, стадионами, дворцами – зашевелится тундра, стоны заглушат, слезы зальют все процветающее и преуспевающее теперь. У меня нет ни просимых наград, ни грамот. Писать воспоминания так, как им хочется, – не буду. В прошлом я вижу и помню другое.

Знакомый нам поэт1 писал:

И лишь оглянемся назад,

Один и тот же видим ад.

О себе могу сказать:

Я много лет дробил каменья

Не гневным ямбом, а кайлом.

Я жил позором преступлений

И вечной правды торжеством.

Я не могу и не буду лгать о том, что знал и видел, а видел я, что

Здесь хоронят раньше душу,

Сажая тело под замок.

Кто бы и как бы ни писали историю, пусть помнят – что слез этих жизнь никогда не забудет.

В 30-х годах свирепо, как никогда, шерстили своевременно умершего в 1932 году М. Н. Покровского за его признание, выраженное афоризмом «История – это политика, опрокинутая в прошлое». И в качестве опровержения этого крамольного высказывания издали «Краткий курс Истории ВКП(б)».

Не хочу и не буду соавтором нового «Краткого курса», если и пошлю в Воркуту скромные воспоминания свои, то только для того, чтобы современники, и прежде всего молодежь, помнили и говорили:

Мы ведь пашем на погосте,

Слишком тонок верхний слой,

А под ним людские кости,

Чуть прикрытые землей.

Я написал в музей, что все мои бумаги и документы в Москве. Но там у меня нет ничего. Мне просто захотелось в Москве снять фотокопию с моей справки об освобождении, выданной в 1943 году. Помню, что некоторые торопились эту справку уничтожить, хотя получали паспорта не многим лучше ее. У других справка отбиралась при повторном аресте. У меня она случайно сохранилась.

В ней видно, что вместо трех я отсидел восемь с лишним лет, что после освобождения был закреплен за Воркутстроем. Пока я еще подумываю, не исключено, что пошлю копию ее. Это мой единственный экспонат, который я могу подарить.

Если бы я в прошлом написал и напечатал свои некоторые размышления, то заподозрил бы в заимствовании, прочитав знакомого поэта:

Кунсткамера Данте полна виноватых,

Что ждут, безусловно, законной расплаты,

И Данте хвалился и сам без конца,

Что мучит убийцу и подлеца.

А здесь, в разветвленьи дорог этих длинных,

Нам автор показывал только невинных.

Откуда их столько? Какая страна

Не знает, что значит людская вина?

4 апреля по телевидению