На линии огня - Михаил Сидорович Прудников

Таня и легко перевела разговор: — На танцах, конечно, скучно, но это единственное развлечение. Правда, мы можем встречаться и в другие дни. Просто для прогулок, Я люблю гулять по городу.　

— Понятно, — сказал Тарасов. — Отныне и навсегда держусь этого тона.　

Так будет лучше, — одобрительно кивнула девушка, прощаясь со своим кавалером.　

Макара в доме не оказалось. Тарасов не спал, дожидаясь, пока хозяин вернется. Тот вошел крадучись, разделся, не зажигая света, и лег спать «Может быть он сопровождал нас после танцев? — подумал Тарасов. — А потом ходил с докладом».　

Утром Макар был доброжелателен, даже услужлив — приготовил обильный завтрак, охотно потчевал, будто дорого гостя.　

— Начальство одобрило мой выбор? — спросил Тарасов.　

Макар расплылся в улыбке:　

— Одобрило!　

— Ну слава богу, хоть начальство довольно, — улыбнулся Тарасов. — Хоть в одном повезло.　

— А что такое?　

— Да уж больно неприступная.　

— А ты пробовал атаковать? — поинтересовался Макар, и по тону Тарасов понял, что он был свидетелем вечерней прогулки.　

— И пробовать не стал. Так, что ли, не ясно? Тут не штурм, тут осада нужна. Вот такие пончики с повидлом.　

— Ну-ну… — чему-то усмехнулся Макар, потом известил: — Что-то никто не интересуется твоим объявлением.　

— Значит, не интересуется! — «рассердился» Тарасов. — Я-то здесь при чем?　

— Да нет, это я так, к слову, — миролюбиво сказал Макар. — Только ведь мы с тобой тут не на курорте.　

— Мне велено ходить по городу и ждать. Другого приказа я не получил, — ответил Тарасов. — А вот если явятся, ты подпольщика из себя изобразить сумеешь?　

— Уж постараюсь. — Макар недобро блеснул глазами. — Инструкции помню. Сам, гляди, не задергайся. А то, пока до дела не дойдет, все храбрые, — не удержался он от ворчания.　

На другой день Тарасов сообщил Макару:　

— Таню обо мне человек расспрашивал.　

— Какой человек?　

— А вот такой! — Тарасов «сердился». — По-твоему, никто объявлением не интересовался, а выходит, подпольщики уже знают о том, что я остался в городе. Таню утром встретил на улице человек, с разными разговорами приставал, обо мне расспрашивал,　

— Она знает этого человека? — забеспокоился Макар.　

— Что они, по-твоему, дураки? — усмехнулся Тарасов. — Паспорта предъявляют? Впервые она его видит и, думаю, больше не увидит. А вот нам с тобой как бы не повстречаться с ним ненароком. По плану-то ведь думали, что они со мной разговаривать станут. А они, видишь как — со стороны заходят. И что у них на уме — поди узнай…　

— Да-а… — протянул Макар. — Лихое дело может получиться.

В эти дни происходящие на квартире в Полоцке события интересовали нескольких совершенно разных людей в совершенно разных местах.　

Одним из таких мест был кабинет зондерфюрера Вейса. Здесь события рассматривались так: бывший слушатель абверовской школы, агент Тарасов при благоприятствующих обстоятельствах наладил контакт с партизанским командованием, увлек его сообщением о неизвестной группе сопротивления в Полоцке, затем после выполнения задания партизан осел в городе, якобы по причине увлечения служащей местной управы. Далее: сотрудничающие с партизанами лица обнаружили Тарасова в городе и проявили к нему интерес. Все это пока что укладывалось в запланированную Вейсом и его начальством операцию.

Тем временем в партизанской землянке командованием «Неуловимых» те же события интерпретировались несколько иначе: новый боец Тарасов сумел убедить гитлеровцев в истинности разработанной легенды, добился безусловного доверия у фашистской контрразведки, закрепился в Полоцке и известил гестапо о проявленном к нему интересе со стороны подполья. Все пока что укладывалось в запланированную нами операцию.　

Отклонением от плана Вейс считал отказ Тарасова от предложенной кандидатуры его якобы возлюбленной и сделанный им самим выбор. Зондерфюрера утешало незапятнанное досье на Таню и вполне объяснимое желание мужчины руководствоваться своим вкусом.　

Мы тоже усматривали несколько расхождений с намеченным течением событий. Так в нашем плане был расчет на то, что враг потребует от Тарасова форсирования операции и заставит его восстановить связь с партизанами. Однако и Фибих, и Вейс, и их подручные проявили завидную выдержку. Они даже не допросили Таню после сообщения Тарасова о том, что им интересовался какой-то неизвестный.　

И все-таки линии двух разных планов вот-вот должны были сойтись в одной точке — очередная наша схватка с тайными силами фашизма приближалась к кульминации. 　

Мы учитывали вероятность того, что противник проявит выдержку, именно поэтому были разработаны параллельные варианты.　

В один из дней в церковь, где реставрацией фресок занимался трудолюбивый и работящий Торбун, вошли Тарасов и Таня. Они пробыли здесь недолго, выглядели скорее любопытными, нежели верующими, и в основном заинтересовались работой мастера.　

После их ухода Торбун тщательно вымыл кисти, закрыл банки с красками и отправился на квартиру к главе местных церковников, своему заказчику Павлу Пономареву. Тот встретил мастера недовольно.　

— В чем дело?　

— Я тут… это… — сбиваясь, стал объяснять Торбун, — как бы в историю не попал.　

— В какую историю? О чем ты?　

— Мне бы, может, с начальником каким поговорить　

— Так-так… — Пономарев все больше заинтересовывался. — Ну, говори.　

— Был сегодня в церкви одни парень с барышней, — стал рассказывать Торбун. — А к ним все мастился какой-то инвалид. Только парень уж больно увлечен был… и женщиной, и наблюдением за моей работой… Никакого внимания на инвалида не обратил. А тот все ему бумажку в карман впихнуть хотел. Хотел, да промазал. Бумажка-то на пол упала. Инвалид, значит, увидел, что я заметил это, и сразу ходу из церкви. А парень с барышней, те ни о чем не ведали, ну постояли себе и ушли. А бумажку-то я поднял. Вот она, бумажка. — Он протянул Пономареву скомканный листок.　

Вскоре переданная Торбуном записка лежала перед Фибихом. В ней шеф гестапо прочел: «Товарищ! Ты что-то не держишь слова. Собирался далеко, а оказался близко. По этому поводу надо объясниться. Нам твое странное поведение не нравится. Если к тебе подойдут и скажут: привет из Чернигова, ответь на вопросы. Только не вздумай играть, у нас глаза острые».　

Ночью с большой осторожностью к Фибиху привезли Тарасова. Гестаповец долго осматривал «агента» и, кажется, остался доволен.　

— До вас тут не дошло одно письмо. Почитайте. — Фибих подал Тарасову записку.　

Тот, знакомый с ее текстом еще со времени обсуждения плана в партизанской землянке, читал внимательно и, улыбнувшись, позволил себе прокомментировать:　

— Я уж думал, что только зря трачу время, без дела гоняю чаи с Макаром. Но, кажется, они сами не оставят меня в покое.　

— На это мы и надеемся, — сказал Фибих. — Но теперь вносятся некоторые коррективы. Будет убедительно, если за эти дни Макар окончательно «поверит» вам как партизану и привлечет к подпольной организации. Подпольную организацию можно увеличить еще на одного члена. Я