Мамона и музы. Воспоминания о купеческих семействах старой Москвы - Федор Васильевич Челноков

Доктор Постников

Дружба брата с П. И. Постниковым[207] началась еще в лечебнице Кни, где Вася перенес первую операцию. Появление Постникова и Сумарокова в лечебнице совпадает с этим временем. Постников да и Сумароков были тоже гуляки настоящие, делая отлично свое дело, они и отлично кутнуть умели. Днем перевязки, вечером загул, сошлись они на этом поприще с братом. Кни умер, Постников и Сумароков стали владельцами лечебницы, а Вася их коренным пациентом. Постников, а особенно Сумароков, были люди чудесные, добряки, входившие в положение и страдания их пациентов, Василий Васильевич был такой же, дружба крепла, и стали они неразлучны и на поприще страдания, и на жизненном пути.

Постников же был ловелас отчаянный, и говорили, в Москве, в лучших домах ее, удивительно дети похожи на него и лицом, и ухваткой. Он славился как знаменитый гимнаст, никто лучше его не катался на коньках, во время хода поезда он вылезал в окно вагона, влезал в другое. Однажды во время маскарада в Пушкинском театре выскочил из верхнего яруса лож в зрительную залу, но сломал руку, что не помешало ему потом оставаться таким же гимнастом. В «Хуторке», представившись пьяным, грохнулся и покатился по всей лестнице, растянувшись на нижней площадке, притворился, будто ушибся до смерти. Появился весь персонал отеля, несут, кладут на диван, появляется полиция. Вдруг Постников вскакивает и посылает всех к чертям; однако полиция желает составить протокол, он подпихивает им руку с пером – выходит каракуля, надо писать новый; он дергает лист – опять пиши новый; наконец все написано, Постников окунает палец в чернильницу и расписывается – общий хохот, протокол летит в корзинку. Или у памятника Пушкина раздается невероятный крик; крик не кончается, бравая полиция стремится к происшествию, и находят там Петра Ивановича в компании с Василием Васильевичем и М. Н. Кириковым; оказывается какой-то ничтожнейший и глупый повод к крику. Полиция разводит руками и удаляется. Я думаю, кто-то, [кто] ближе был с Постниковым, мог бы рассказать бесконечное количество таких его выходок.

Сумароков был несравненно солидней, таких выходок за ним не значилось. Был он несравненно более знающий, чем Постников, но Постников брал смелостью. Сумароков же был милый, нежный человек, и когда у меня была нужда к ним, то я всегда старался попасть в руки Сумарокова. Постников делал больно, быстро, у Сумарокова были совсем другие приемы. Бедный Сумароков, обладая слабым здоровьем, во время операции какому-то сифилитику обрезался, заразился, и на этой почве развилась у него чахотка, от которой ничто его спасти не могло, и он умер в цвете лет, будучи женат на Вырубовой, бросившей ради него своего мужа и наградившей бедного Сумарокова, кажется, шестью довольно взрослыми дочерьми. Сама Вырубова была баба неважная, и семейная жизнь Сумарокова была очень неудачна.

Сумарокову пришлось показать, что может сделать любовь и хирургия. Постников на Пасху собрался однажды в Крым. Попав к Байдарским воротам[208], он взобрался на самый верх их. Дул ветер, на Постникове была широкая накидка, он вздумал с верхней площадки ворот соскочить на карниз их, выступавший под ногами приблизительно на пол-аршина от стенки, до карниза же от площадки было с аршин или немного больше. Во время же прыжка хватил сильный порыв ветра, накидка надулась, как парус, Постников на карниз не попал, а грохнулся на шоссе с самой вышины ворот. Падение было ужасно, он ударился лицом, от носа осталась какая-то бесформенная масса, правая рука, столь необходимая хирургу, была серьезно повреждена. Не знаю, были ли еще какие наружные повреждения, но внутренние оказались ужасны: лопнул пузырь, произошло смещение почек. Из-за пустяка получилось нечто страшное. Постникова уложили в экипаж и отвезли на дачу к доктору Бугрову или Бодрову – теперь не припомню.

В Москву, в лечебницу полетели телеграммы, в газетах появились отчеты происшествия. Москва ахнула, так как все знали и любили Постникова. Посыпались деньги, Сумароков, взяв нужный комплект сиделок и фельдшеров, не чая застать в живых друга, опрометью бросился в Крым. Но живуч был организм Постникова! После первоначальной помощи, оказанной доктором Б-вым, примчался Сумароков. Началось лечение первоначальное, потом он забрал Постникова и со всяческой заботой перевез в Москву, где собственноручно сделал ему несколько труднейших операций, давших такой результат, что Постников стал красивей, чем до падения, здоровье восстановилось вполне, только с полгода рука не действовала. Но постепенно, благодаря электричеству и массажу, она заработала, и Постников был спасен для его специальности. По случаю этого происшествия Постников ежегодно в день падения давал в Колонном зале «Эрмитажа» обед, на который съезжались все его друзья и приятели. Долго Постников куролесил и жуировал в Москве, но наконец и сам попался.

Жил в Москве кирпичный заводчик Леонид Александрович Байдаков, женатый на Ольге Петровне Сорокоумовской. В юности Байдаков был, вероятно, красавец громадного роста, годам же к 35, когда я узнал его, это было что-то необыкновенное! Следы прежней красоты, конечно, не исчезли, но было в нем весу больше 12 пудов, извозчики отказывались его возить, так как рессоры его не выдерживали. Сам же он был любитель лошадей, и часто можно было видеть его на прекрасных собственных тройках. В экипаже усаживался только он один, так как для другого места не оставалось. Добродушие этого человека было безгранично, и был он человек веселый и общительный, бывал всегда на бегах, чуть ли не каждый день видали его в купеческом клубе, всегда с приятелями в мирной беседе. Было удивительно то, что при всей своей громадности, ел он очень мало. Сила его была прямо ужасающая, подковы он ломал, как щепки. Видели однажды такой его эксперимент: взялся он за заднюю ось своей коляски и велел кучеру двинуть тройку, лошади скоро перешли на рысь, тогда Байдаков уперся ногами в землю и осадил всю тройку так, что она стала. Насчет еды был он очень плох, но зато водке приходилось от него плохо – он разом выпивал целую четверть ведра. Шампанское без передышки уничтожал целыми бутылками и мог выпить их штук десять.

В толщину же его все разносило, и наконец доктора стали опасаться за его здоровье; они предложили ему отправиться в Мариенбад. Каково же было их огорчение, когда Байдаков при всей своей силе не смог протискаться в дверцы вагона. Начали его лечить в Москве, скоро согнали пуда