Мамона и музы. Воспоминания о купеческих семействах старой Москвы - Федор Васильевич Челноков

протянуть руку за инструментом, обязательно перевернутся два раза, а потом только сообразят, что от них требуется. Ну, Постников и Сумароков были не таковы – это были настоящие ловкачи. Приехал я уж к концу приема. Сумароков моментально освободил мой палец от повязки, подошел Кни, покачал головой, посюсюкал, что резать необходимо, и вдруг, – я и опомниться не успел! – как уж операция была сделана, и откуда он только нож достал? В таких случаях бывал я очень слаб, сейчас же делалось со мной дурно. С такими прием был у них простой: сейчас же стул валили на пол, ноги задирали наверх. Как более высокий и сильный эту штуку проделал со мной Постников, а Сумароков тем временем уж рану промыл и делал перевязку. Мигом все было готово, и я с громадной «куколкой» отправился домой.

На другое утро, взяв газету, я чуть не упал, увидав публикацию, что Адольф Данилович Кни скончался. Не верил я своим глазам: ведь вчера только в шестом часу вечера сделал он мне разрез! Что же такое могло случиться? Оказалось, что вскоре после моего ухода и Кни собрался домой, сел в санки и уехал. По дороге что-то он почувствовал, велел кучеру остановиться, снял шапку и бросился головой в сугроб снега, но уж не встал – смерть настигла его тут же. Еще летом было с ним что-то: он захворал, подъезжая к Москве по Ярославской железной дороге. Тогда его отходили на вокзале, а повторение оказалось роковым. Прекрасного человека не стало. Еще до похорон пришлось мне ехать в лечебницу делать перевязку. Там было настоящее смятение – Кни скончался, а что же будет с оперированными? [Да и] я со своим пальцем не знал – как же будет с перевязкой? Но Постников и Сумароков, не растерявшись, подхватили деятельность осиротевшей лечебницы, [так] дело продолжалось до тех пор, пока Постников и Сумароков не купили самой лечебницы.

Все были уверены, что Кни – еврей, каким он и был на самом деле, никто только не знал, что он крестился и стал лютеранином. Поэтому похороны его были в лютеранской Петра и Павла церкви на Маросейке. Других таких похорон мне видеть не пришлось. Большая церковь была набита битком, большой сад перед ней был полон народу, экипажи заполняли все прилегающие улицы. Когда вынесли Кни из церкви, вся эта громада людей двинулась за гробом, так заполнив всю Покровку, что проезда не стало, конка остановилась. Толпа же состояла из всех сословий Москвы, начиная с генерал-губернатора князя В. А. Долгорукого и кончая самой бедной беднотой. Постепенно толпа редела, гроб же с самыми близкими друзьями Кни отправился на Введенское немецкое кладбище, где он и был похоронен. Так Москва отдала свой долг этому редко доброму человеку. Только после его смерти обнаружилось, сколько делал он добра.

Дело великой христианской любви, совершенное А. Д. Кни, было закончено его преемниками, Постниковым и Сумароковым. К Кни в лечебницу был доставлен из Подольского уезда из какой-то деревни крестьянский мальчик, лет четырех. Кни нашел у него костный туберкулез в ногах. Была сделана операция, а мальчик оставлен в лечебнице для наблюдения на неопределенное время. Алеша – так звали мальчика – сделался любимцем больницы, все его ласкали, а он был с розовой круглой рожицей, всегда веселый, приветливый, скоро привык ко всем. Отпустить домой Кни его не решался, через сколько-то времени пришлось опять резать его. Прошло полгода, год. Кни наблюдает ход его болезни, а она нет-нет – да и потребует операции. Алешу нарядили в красную рубашечку, раскормили, отличный стал мальчик, а все нездоров. Было ему лет шесть, когда Кни умер, тогда Постников и Сумароков продолжали дело, начатое Кни. Так Алеша и оказался «сыном лечебницы». Стало ему 10 или 15 лет, его выучили и приучили помогать при аптеке лечебницы, нарядили в белый халат, стал он на манер фельдшера, затем Постников отдал его в зубоврачебную школу, и получился дантист Алексей Иванович Лобачев – красивый, славный молодой человек, великолепно одетый, с гаванскими сигарами в кармане. Конечно, Постников оборудовал ему кабинет и квартиру и устроил практику, первейшую в Москве.

С нашим Михаилом Васильевичем пришлось Кни долго повозиться. Не знаю, что случилось с Мишиной больной ногой, но в колене у него образовалось какое-то воспаление, вылившись в опухоль, и набралась жидкость. Так как нога и так была больная, то заболевание это было очень серьезное. Что Кни ни делал, опухоль не проходила, тогда он решил наложить гипсовую повязку, и Михаилу Васильевичу пришлось ходить на костылях. Сюсюкая, Кни его успокаивал, что теперь все скоро кончится, а он заедет недели через две. Прошло две недели, приехал Кни, говорит обо всем, только не о ноге. Увидал он, что Миша разбирает шахматную задачу, сыграл с ним партию-другую и прощается. А как же быть с ногой? «Да ничего, – говорит, – недели через две я заеду, а вы потерпите». Так он его всю зиму и продержал в повязке, а летом снял – результат оказался неважный, опухоль все еще не прошла. Отправил он Михаила Васильевича в Феодосию на морские купания, а опухоль не проходит. Вернулся Михаил Васильевич в Москву, а Кни ему опять повязку – да опять до лета все играл с ним в шахматы. Опухоль все-таки не поддавалась, пришлось опять ехать на купания.

Замучился Михаил Васильевич со своей ногой, нет толку от всего проделанного. В купальне у него завелись знакомые. Один из них как-то говорит: «А хотите, я вам ногу вылечу? Второй год ездите сюда без толку. Способ мой очень простой, вреда не будет, а если помогу, так через неделю нога будет в порядке». Соблазнился Михаил Васильевич и столковался с этим человеком, который на другой день принес с собой на квартиру к Михаилу Васильевичу целый пук листьев подорожника, обложил ими всю ногу и забинтовал. Средство казалось таким невинным, что Михаил Васильевич отнесся к нему с недоверием и совершенно покойно, но через сколько-то времени всю ногу стало драть. Михаил Васильевич чуть не убил своего знахаря, так как вся нога оказалась в нарывах, он серьезно испугался. Знахарь же результатом был очень доволен и всячески успокаивал брата, который прямо готов был его растерзать. Результат же оказался удивительный. По мере того как нарывы стали прорываться и проходить, опухоль стала убавляться и наконец совершенно исчезла, и Михаил Васильевич вернулся в Москву в таком виде, что Кни нашел ногу в полном порядке, и он опять смог надеть свой протез –