Королева скандала - Пол Джилл

По выходным они навещали друзей за городом, в том числе Элеанор и Ральфа. Уоллис по-прежнему отказывалась возвращать написанный Ральфом портрет Мэри. Было похоже на то, что она увезла его во Францию вместе со всем своим имуществом. Ральф прислал ей составленное юристом письмо с требованием вернуть полотно, но она его проигнорировала, а юридические сложности, касающиеся возбуждения судебного дела за границей, удержали его от дальнейшего преследования.

— Поверить не могу, что Уоллис и Эдуард встречались в октябре с Гитлером, — покачала головой Элеанор. — О чем они думают?

— Они пытаются убедить себя в том, что сохраняют какую-то значимость в мире, — ответила Мэри. — Он был единственным главой страны, предложившим им официальный визит. Наивно до крайности.

— Это не просто наивность, — продолжала Элеанор. — Я думаю, за этим стоят определенные амбиции. Не секрет, что они оба симпатизируют фашистам. Я слышала, это уже общеизвестно, — она глянула в другой конец комнаты, где Ральф с Эрнестом увлеченно беседовали о чем-то своем, — что у Уоллис роман с фон Риббентропом.

Мэри кивнула:

— Я всегда это подозревала из-за того, с какой регулярностью он присылал ей розы. Кто тебе сказал?

— Я слышала у Нэнси Астор. — Элеанор понизила голос. — И думаю, что об этом знает весь Лондон. Говорят, Констанция Спрай, флористка, рассказала одной клиентке, что фон Риббентроп всегда просил семнадцать роз для каждого букета, которые он отправлял Уоллис, потому что именно столько раз они были в постели.

Мэри вспомнила необычайно большие букеты. Она никогда не считала, но в каждом из них могло с легкостью оказаться по семнадцать бутонов.

— Она всегда прятала карточки, которые были в букетах, но я украла одну, и там было написано: «Увидимся в Берлине». Наверное, они уже тогда планировали поездку.

— Неужели вы так никогда и не помиритесь? — Элеанор испытующе посмотрела на Мэри. — Вы так долго были близкими подругами.

Мэри энергично замотала головой:

— Она омерзительно повела себя со мной. Просто омерзительно. Я никогда ее не прошу.

Весной 1938 года сбылась долгожданная мечта Мэри. Эрнест повез ее в Италию, чтобы провести запоздалый медовый месяц. Они гуляли по древним достопримечательностям Рима, посещали музеи Флоренции и скользили в гондоле по Гранд-каналу в Венеции. Просто удивительно, насколько на одной волне они с Эрнестом чувствовали себя, думала Мэри. Они останавливались подле одной и той же картины, восхищались интерьером одной и той же церкви и неизменно соглашались друг с другом. Их союз был единством взглядов и одновременно великой взаимной страсти.

Вернувшись из путешествия, они купили дом в Холланд-парке — просторное здание с большим количеством места для приема гостей и наняли дизайнера интерьеров, чтобы обставить и украсить его. Работы должны были продлиться несколько месяцев, поэтому на это время они остались жить в «Альбион гейт». И именно там в начале апреля 1939 года однажды утром Мэри проснулась, чувствуя себя ужасно больной. Весь день ее рвало, а ее новая питомица — шотландский терьер по кличке Диана — лежала, свернувшись калачиком на кровати рядом с хозяйкой.

— Это, наверное, из-за коктейлей, которые были вчера вечером у Ситуэллов, — сказала она Эрнесту. — Я сбилась со счета, сколько я выпила.

Состояние Мэри не улучшилось и через два дня, и Эрнест настоял на том, чтобы пригласить врача.

— Я возьму у вас анализ крови, миссис Симпсон, — сказал врач после того, как задал Мэри кучу вопросов. — Для беспокойства причин нет. Я приду к вам через несколько дней, когда получу результаты.

Мэри никак не могла перестать беспокоиться: вдруг с ней приключилось что-то ужасное. Может быть, от того количества алкоголя, что она вливала в себя, что-то случилось с одним из внутренних органов. Она не считала себя алкоголиком вроде Жака, но они с Эрнестом дома каждый вечер любили выпить чего-нибудь спиртного, а если случалось, что они куда-то шли, то присоединиться ко всеобщему веселью и выпить бокал было простой данью вежливости.

— У меня для вас новости, — сказал доктор во время второго визита. Эрнест, сидя в кресле с мрачным видом, подался вперед, а Мэри крепко скрестила пальцы.

— По всей видимости, — продолжал врач, — вы беременны.

— Беременна? — остолбенев от изумления, сказала Мэри. Она смотрела на Эрнеста, открыв рот, а он был ошеломлен не меньше ее. — Но мне же сорок два года. Через пару месяцев будет сорок три.

Врач кивнул:

— В силу вашего возраста мы будем делать дополнительные проверки во время беременности. Я думаю, ваш акушер-гинеколог проведет вам кесарево сечение, чтобы не рисковать вашим здоровьем на последних неделях.

— А какой срок? — спросила она, все еще не решаясь поверить. — У меня прервались три беременности на сроке до двенадцати недель, поэтому я бы не хотела…

Доктор посмотрел в свой ежедневник и посчитал дни.

— На данный момент вы беременны тринадцать недель, — объявил он. — Риск еще остается, поэтому я советую вам не принимать это близко к сердцу. Ребенок должен родиться в октябре.

Мэри снова посмотрела на Эрнеста, боясь радоваться раньше времени. Он вскочил с кресла, обнял ее и начал исступленно целовать. «Для него все по-гфутому, — подумала Мэри, — у него уже есть дочь». Но его восторг не имеет ничего общего с ее чувствами. Она десятилетиями хотела ребенка, но уже давно оставила на это всякую надежду. Это было чудо. Подарок от Бога. Даже в самых дерзких мечтах она не думала, что ей еще может так повезти.

«Я слышала, у тебя скоро ожидается прибавление в семействе, — написала Уоллис Эрнесту летом. — Какая безответственность со стороны Мэри! В ее годы надо уже быть осторожнее. Зато она уже может не бояться за свою фигуру».

Мэри засмеялась вслух, когда прочитала письмо. Бывшая подруга явно злилась, что Мэри подарит Эрнесту ребенка, — они надеялись, это будет сын, — что сама Уоллис сделать так и не смогла.

Вскоре после этого Мэри позвонила Глэдис Скэнлон — давняя подруга Уоллис — и спросила, когда ожидается рождение малыша и когда они с Эрнестом собираются переезжать в свой новый дом в Холланд-парке. Мэри была готова побиться об заклад, что она звонила разведать. Это явно Уоллис велела ей всё разузнать.

«Ее это касаться не должно», — подумала Мэри и нарочно отвечала неопределенно.

Глава 62

Париж. 17 декабря 1997 года

Рэйчел вышла из метро в центральной части Парижа, и ее телефон запищал, сигнализируя о пришедших сообщениях. Она поставила картину на тротуар и стала просматривать сообщения в надежде получить какие-нибудь известия об Алексе. Мама и Николь написали по сообщению, также было несколько пропущенных звонков от отца Алекса, но от месье Бельмона не было ни слова. Рэйчел поняла, что была недоступна все время, что провела в Булонском лесу.

Вернувшись в отель, она прислонила портрет к стене, сняла испачканное пальто и грязные боти-льоны и принялась разминать одеревеневшие руки. Шея ныла от долгого напряжения, которое Рэйчел испытывала, неся картину перед собой и слегка отклоняясь назад, чтобы компенсировать вес ноши.

Она упала на кровать и принялась отвечать на сообщения. Николь хотела уточнить цену одного из платьев в магазине и заодно узнать, нет ли новостей. Мать интересовалась, когда они надеются вернуться. А отец Алекса явно всё больше нервничал. Было почти пять вечера, и в полиции должны были в конце концов определиться, будут ли они выдвигать против Алекса обвинения или нет. Рэйчел написала ответы всем троим, разделась и пошла в душ, прихватив с собой мобильный, чтобы не пропустить звонок.

Как только она переступила порог душевой кабины, в номере раздался звонок гостиничного телефона. Рэйчел прямо в полотенце бросилась к аппарату.

— Здесь к вам пришли, — услышала она голос администратора на ресепшн. Рэйчел догадалась, что это, скорее всего, месье Бельмон. Толком не вытеревшись, она натянула на себя платье и прямо босиком поспешила вниз. Но внизу, к ее удивлению, стоял улыбавшийся во весь рот Алекс. Лицо его покрывала щетина, одежда была грязной, а волосы сальными. Рэйчел бросилась ему на шею. Она испытала такое облегчение, что едва сдержала слезы.