Дневник русской женщины - Елизавета Александровна Дьяконова

class="p1">В эти дни у меня мама захворала, и у меня неприятность, хотя самая ничтожная: в прошлый четверг я чернила в зале пролила, и меня наказали: стоять на час у колонны, да еще и чернильницу мою дорожную Дюсет противная взяла себе. Еще происшествие: в прошлый понедельник, 17-го числа, в 12 часов утра, произошло крушение царского поезда на Курско-Харьково-Азовской железной дороге. 18 человек убито, но все царское семейство осталось живо и невредимо. У нас был отслужен по этому случаю благодарственный молебен. Читая в газетах о крушении, невольно можно воскликнуть: дивны дела Твои, Господи! Множество людей ранено, убито, а Государь и все семейство целы и невредимы. Кто осмелится сказать теперь, что Бога нет?

31 октября

По вечерам ежедневно читаю. После романа «Кудесник» кончаю «Рославлева». Вот странно: когда я собираюсь писать дневник, думаю, что напишу очень много; на самом деле, как только сяду писать, так все из головы и улетучится. Отчасти это и хорошо: если бы я действительно все, что думаю, записала, то давно бы и тетрадка вышла, и многословие было бы ужасное.

Еще раз повторю стихи: «Что за жизнь! Ей-ей нет ладу, нет в дому покоя; ссоры, брань…» Прекрасные стихи! В них, как в зеркале, отражается наша домашняя жизнь; а причиной всего этого опять-таки я, пренесносное создание, глупое, бессердечное, бессовестное! Такие создания не люди, а звери, и меня действительно дома теперь зовут зверем, сумасшедшей etc., etc. Все это ясно как доказанная теорема, и из такого предложения, конечно, следует такой вывод: «на что же живет такой зверь, не только не нужный никому, а положительно вредный! Чтобы он никому не мешал, нужно его убить; а так как мы народ все же цивилизованный, то на подобное деяние никто не решится, и этому несчастному зверю приходится сидеть и ждать смерти, когда она придет». – Это математически верно, вывод положительно можно счесть шедевром удачнейших ответов. Да не думает тот, если кому попадется в руки сия страничка, что я пишу все это так, от нечего делать; нет, я пишу все хладнокровно, обдуманно, внутри меня ни одна черточка не пошевельнулась во время писания, я ведь отчасти и не человек. В прошлый раз я в лирику ударилась, а теперь пробую все это хладнокровно себе доказать, все рассчитала, так что все уже понятно. Ну, как теперь мне себя не похвалить, как не сказать: «умница, Лиза»?! Ведь я хоть и плохо математику знаю, однако в случае нужды лучше всякого учителя применить ее к делу сумею.

4 ноября

Сегодня нет ученья по случаю чудесного избавления от смерти Царя и его семейства. Была обедня, читали манифест, служили молебен и пели «Боже, Царя храни» в зале.

Читаю теперь Писарева. Говорят, будто его сочинения запрещены; я не знаю, но струсила порядком, когда пришлось проходить с книгой мимо классной дамы. Все, что я читаю в нем (5-ю часть), мне очень, очень нравится, хотя я и не везде с ним согласна. Причина, что его книга мне нравится, – весьма простая: Писарев пишет об образовании в университетах, гимназиях и т. п. Хотя издана эта книга в 66-м году, следовательно, всего 22 года тому назад, но в ней почти все о гимназиях можно применить к нашим. Для образца приведу такой отрывок, характеризующий преподавание у нас в гимназии русской литературы. «За теорией словесности следует история русской литературы. Эта история, как и все другие, представляет список имен, которые навсегда останутся для ученика лишними, ровно ничего собой не означающими. Жил-был Нестор, написал летопись; жил-был Кирилл Туровский, написал проповедей много; жил-был Даниил Заточник, написал „Слово Даниила Заточника“; жил-был Серапион, жил-был, жил-был, и все они жили-были, и все что-нибудь написали, и всех их очень много, и до всех их нет никому дела, кроме гимназистов и исследователей старины. Когда дойдет дело до Ломоносова и Державина, тогда становится еще тошнее: приходится запоминать названия од и отрывки из них, до которых также дотыкаются только гимназисты и исследователи. А уж когда доберутся до Пушкина, тогда надо спешить, потому что учебный год приходит к концу, да и, кроме того, гимназистам не полагается знакомиться с новейшею литературою подробнее, чем со словами Даниила Заточника и с державинскою „Фелицею“». Вот эти строки; я сама сейчас их списала с книги, которая у меня в руках. В самом деле, хотя эти строки писаны 22 года тому назад и, следовательно, применялись только к тогдашним гимназиям, – их во всей неприкосновенности можно применить к нашей теперешней гимназии. Так, например, в среду нам очень хорошо объяснил учитель Гор-ев урок о том, каким образом появилась в России письменность, и задал 22 и 23 §§ из «Истории русской литературы» Галахова. Там все так хорошо написано, так понятно, кажется, взял бы и выучил на 5+, и делу конец; ан нет, литература-то оказалась не такой податливой: попалось ученицам 6-го класса слово «символизм» – не понимаем. – «Лиза, объясни, пожалуйста». Я подумала и говорю – «образность». – «Что называется образностью?» В прошлом году я получила 5 за ответы, что называется образностью, метафорой и т. д., – а нынче только руками развела: пока мы учили это слово теоретически – знали, пришлось применить наши знания на практике – уже все забыть успели! – «Чему же вы учились? что вы делали в 5-м классе?» – спросят нас большие, ученые люди, маменька, папенька, гувернантки и т. д. – «Да, мы учили, – без запинки ответим мы, – теорию словесности, это полагалось курсом 5-го класса, а так как в 6-м учат историю словесности, то… теорию-то словесности мы уж забыли»… А Гор-ев из сил выбивается, старается хоть немного развить наши ослиные (в полном смысле слова) головы, советует читать, читать как можно больше. Ладно, говорим мы, будем читать. И действительно, берем и читаем Шекспира, Толстого, Пушкина, Диккенса, Тургенева (я привела здесь те книги, которые действительно читают воспитанницы нашего класса); кажется, все имена известные, громкие; сочинения прекрасные… но ни сочинения, ни развитие нашего ума от этого не улучшается. Сам Гор-ев нам это сказывал: «Читайте вот таких-то и таких-то писателей; но, наверное, вы не поймете как следует сочинений „Ледяной дом“, „Записки охотника“, Шекспира: чтобы это понимать, нужны головы поразвитее ваших!» Сказал и ушел. Мы, понятно, оскорбились таким мнением о нас, закричали, зашумели, классные дамы в поведении сбавили, позлились; и тем дело кончилось. А между тем, действительно, понимают ли некоторые из нас, что читают – бог весть.

Спать пора; я устала писать.

10 ноября

Это решительно невозможно! позволять себе такую дерзость перед всем классом! Учитель говорит одной из хороших, даже более – из лучших своих учениц: «Самостоятельно ли написано сочинение?» и при всем классе! – «Я