…Разбилось лишь сердце моё - Лев Владимирович Гинзбург

на окраину Буды, все было в осеннем золоте, и, несмотря на конец октября, было очень тепло. Раздался колокольный звон, означавший, что наступил полдень. Каждый день в это время бьют колокола в напоминание о победе над турками в 1498 году. Подо мной были рыже-зеленые холмы, вдали белел Рыбачий бастион, неподалеку от Цепного моста – отель “Хилтон”, церковь Святого Матиаша.

В 1943 году над этим районом день и ночь висели бомбардировщики. Улица Хунади Яноша стала почти сельской местностью. Дома 23 на ней больше не было. Остался номер телефона 153–293. Можете позвонить.

Я навел справки в Доме ветеранов сцены, оказалось, что там живут несколько человек, знавших Франческу Гааль, даже выступавших с ней вместе в спектаклях.

В Доме ветеранов некогда помещался известный бордель фрау Фриды, у которой бывали дипломаты, министры, высшая венгерская знать. Я очутился в шикарной буржуазной вилле конца XIX века: дубовая лестница, роскошная дорогая мебель, в холле – картины в золотых багетах, стены, обитые шелком. На одной из лестничных площадок стояла обнаженная кариатида с непомерно большим бюстом. В нижнем холле старые люди смотрели старинный фильм.

Растормошили трех стариков, трех опереточных актеров. В зал, в который выходили к гостям дамы фрау Фриды, ко мне вышли: старичок с лицом старушки, красивая, еще моложавая на вид примадонна, скрюченная подагрой, угрюмый старик, бывший комик. Разговор шел долгий, бессвязный, и все же они вызволили из небытия какую-то тень. На мгновение часть лица ее осветилась, Францишка, или, как они ее называли, Франци, рассмеялась, произнесла несколько слов, сказала какую-то дерзость режиссеру, заплакала, обняла подругу, что-то шепнула ей на ухо, сноп света упал на ее рыжеватые волосы, потом все вновь ушло в темноту…

В 1944 году навязанное Берлином “окончательное решение еврейского вопроса” все более распространялось на Венгрию. Ограничения, которые сперва казались не такими уж страшными, постепенно нарастали и вели теперь к гибели сотен тысяч людей. В сорок втором – сорок третьем еще возможны были всякие комбинации, можно было еще откупиться. Богатые люди за большие деньги могли выехать в комфортабельных вагонах в Швейцарию. За еще бо́льшие деньги можно было вылететь на немецком самолете непосредственно в Португалию, в Лиссабон. Случалось, однако, что самолет приземлялся не в Лиссабоне, а где-то в Польше, на посадочной площадке недалеко от Освенцима… Иные распродавали оставшееся у них имущество, мебель. Лучшее уже было конфисковано. Дорогие картины собирал Геринг. Он же присвоил себе Чеппельский концерн семьи Вайс. Чеппель стал концерном Германа Геринга. Это было в 1942 году.

Прошло всего четыре года, Геринг сидел на скамье подсудимых в Нюрнберге. Как-то в перерыве он наклонился к Риббентропу, хотел ему что-то сказать, американский конвоир в белой каске стукнул его резиновой дубинкой по шее. Я не сторонник того, чтобы людей били резиновыми дубинками, но когда мне рассказал об этом покойный А.И. Полторак – секретарь Трибунала, я испытал злорадство. Я вспомнил жадного, жирного человека, которому всего было мало. Он обглодал Европу до костей, набивал брюхо заводами, недрами, крадеными драгоценностями.

19 марта 1944 года на территорию “союзной” Венгрии, не встречая никакого сопротивления, под прикрытием авиации вползли немецкие танки.

Многие и сейчас помнят это время, когда вдруг кончилась почти мирная жизнь и на темных улицах стало чуть ли не светло от желтых звезд на пиджаках и платьях.

Потом в 1944 году одну из улиц перегородили невысоким забором. Со всего города сюда с чемоданами, с домашним скарбом потянулись те, кто обречен был погибнуть.

Я видел фотографию: строй респектабельных мужчин в хороших костюмах. У всех на груди, чуть ниже кармашка – большие, желтые звезды, как ордена. Если не знать, может показаться, что они выстроились по случаю какого-либо торжества или церемонии. Густые седые усы. Лысины. Очки. Хорошая обувь. Некоторые стоят, опираясь на трости.

Это – перекличка на площади Листа.

Франческа Гааль в гетто не пошла. Вместе с мужем она бежала из Будапешта. Дайковиц укрыл ее на озере Балатон, в специально оборудованном бункере. Служанка, давняя обожательница ее таланта еще со времен “Мальчика Ности”, оставалась с ней. Могла ли она предположить, что их спасут советские воины, те, кто когда-то доверчиво смотрел “Петера” и “Маленькую маму”?

Как уживаются всемирный разум и мировая глупость, естественная для человека потребность в свободе и порой не менее сильная, чем потребность в свободе, боязнь свободы?..

Пытаясь восстановить атмосферу того времени, я познакомился в Будапеште с директором издательства Венгерской академии наук Дьердем Бернартом. У него боевое партизанское прошлое, о нем еще в годы войны писал Константин Симонов.

Я передал Бернарту привет от Симонова, он обрадовался, поблагодарил, но сказал, что уже слышал обо мне от нашего общего друга, мюнхенского издателя Эрнста Хюбера – Макса из “Потусторонних встреч”.

Мир тесен.

Бернарт рассказал мне притчу о боязни свободы.

– В 1944 году летом советские и словацкие партизаны, которые действовали под советским командованием, должны были напасть на немецкий эшелон с боеприпасами… Разобрали рельсы, снайперскими выстрелами сняли с крыш вагонов охрану, поезд остановился. Сшибли замки, стали открывать вагоны, на землю высыпались люди. Оказалось, что это транспорт с евреями, которых везли из Трансильвании, очевидно, в Освенцим, хотя они поверили, что их отправляют в Польшу на работу.

Мы сказали: женщин и детей разместим в деревнях, мужчины пойдут с нами.

Не пошел никто. Они боялись возможных осложнений с немцами, они боялись свободы. Немцы убили их всех…

В самом преддверии словацкого восстания мне с братом приказали пробраться в лагерь Елшава, где размещалось сто десять человек: врачи, аптекари. Их надо было вывести из лагеря, восстание нуждалось в медицинском персонале… Охрана состояла из закарпатских венгров, мы с ними легко договорились, подкупили, вывести можно было практически всех. Никто не пошел!.. Люди очень боялись смерти, боялись, что их убьют, и не хотели понять, что жить – значит бороться за жизнь! И они тоже погибли в лагере, все до единого.

Поиски следов Франчески Гааль были не сладостным отдыхом, но возвращением к современности, к тому, что жжет всех сегодня.

Сотрудник шведской дипломатической миссии в Будапеште Рауль Валленберг не мог оставаться безучастным к тому, что уничтожают ни в чем не повинных людей. Тех, на кого распространялось “окончательное решение”, он спешил снабдить шведскими паспортами, охранными грамотами, ему удалось спасти множество жизней. Когда же его возможности оказались исчерпанными, он в машине под шведским флагом пересек линию фронта и направился к советскому военному командованию в Дебрецен.

В Будапешт он возвратился много лет спустя в виде названия