Заставить замолчать. Тайна элитной школы, которую скрывали 30 лет - Лэйси Кроуфорд

дыр телефонной книге ближайшие клиники, куда можно быстро съездить на такси, не привлекая внимания учителей своим долгим отсутствием. Я не стала давать им свои лекарства, потому что знала, что это не положено, и вовсе не собиралась подтверждать правоту нашего начальства. Ни в коем случае, даже в таком.

Потом ко мне обратилась одна из младшеклассниц. Ей нужен был совет по поводу противозачаточных. Другая спросила меня, как ей быть в ситуации, когда у ее мамы появился новый бойфренд. Были и другие вопросы, не настолько острые, но не менее важные. Как сказать родителям, что я не хочу в колледж, который они для меня выбрали? Как отказаться от этого курса, как завязать с этим видом спорта, как лучше расстаться с ним?

В романе «Алая буква» (главное произведение писателя Натаниэля Готорна, классический американский роман XIX века. – Прим. пер.) Готорн пишет, что Эстер Принн «не стала спасаться бегством». С рожденной от неизвестного отца дочерью она поселилась в «заброшенном домике» на окраине города. Ну, разумеется. Почтенные горожане нашу Эстер разве что за ведьму не считали и вытолкнули ее на обочину жизни.

Я знаю, что падшая женщина может держаться тише воды и ниже травы, жить за закрытыми дверями и опущенными шторами, общаться в очень узком кругу и никак не привлекать к себе внимания, что, полагаю, будет разумным выбором с ее стороны. Но дорожка к ее заднему крыльцу будет хорошо протоптана. Это я гарантирую.

Потом наступил октябрь. А ведь прошел уже целый год, размышляла я. Брук поставила «Черный бархат» Аланны Майлз в заново оформленном ученическом клубе, где всем было смертельно скучно. Нам было по шестнадцать-семнадцать лет и ужасно хотелось чего-то другого, а не этих рядов галогеновых ламп с бесплатным музыкальным автоматом. Меня достало, и я собралась пойти к себе почитать. Проходя мимо какого-то здоровяка классом младше, я услышала: «Как жизнь, эй, фрик?»

Я обернулась. Он сидел, подпирая спиной притолоку в компании таких же мордоворотов. Поразительно, как эти микроциклы школьной жизни самовоспроизводятся вновь и вновь. Молодая поросль мудаков явилась на место точно таких же, окончивших школу и года не прошло как. И они уже научились глумиться надо мной. Вообще проходу не дают.

Я прищурилась на того, кто заговорил со мной. Его звали Алесандр Олт. Невероятно сильный, но невысок ростом. Симпатичный, но мне плевать. Типичный футбол-хоккей-лакросс и все такое. Обезьяны по обе стороны от него расплылись в язвительных улыбках. Их звали вроде бы Грант и Себастиан.

«Кем ты меня обозвал?»

«Кем ты есть. Фриком».

«На хер пошел».

Они младше меня на год. Может, я стала парией, но иерархия есть иерархия.

«Ой, да ладно тебе, – сказал Алекс добродушно и постучал ладонью по притолоке, заставляя Гранта потесниться. – Это такой типа просто наезд».

Я сверлила его свирепым взглядом. Он смотрел на меня по-собачьи искренне.

«Ну давай, присаживайся».

Я не присела. Я смотрела на этого исключительно хорошо сложенного парня, который широко улыбался мне, и думала, что в этом, возможно, что-то есть. Как я уже говорила, со словом фрик все было не так просто.

«Почему?» – спросила я. Он играет в лакросс. Он знает Скотти.

«Потому что ты симпатичная, – сказал Алекс. – Очень-очень симпатичная. – Он опять похлопал рукой по притолоке: – Присядешь?»

Я примостилась.

«Отлично, – сказал Алекс. – Я год ждал возможности пообщаться с тобой».

Я подождала. Поскольку он не продолжил, я опять спросила: «Почему?» – И затаила дыхание в ожидании того, что он скажет.

Я обратила внимание, что он не замечает или не хочет замечать, что делают его мордовороты. Они пихали друг друга и шлепали по ягодицам: «Мне что, еще раз сказать? Ты здесь самая красивая».

Ошеломляюще любезно. Я поняла, что наши руки встретились где-то на притолоке.

«Если ты действительно так считаешь, то почему обозвал меня фриком?»

Он посмотрел по сторонам и обратился к своим приятелям: «Слушайте, парни, а не свалить ли вам отсюда?»

Они посерьезнели и испарились.

Алекс снова посмотрел на меня: «Понимаешь, просто здесь, похоже, намного полезнее жестить».

Это я понимала.

«И потом, сработало же», – сказал он. Снова с улыбкой.

Мы шли через луг. Он не пытался трогать меня, но когда мы случайно соприкасались на уровне локтя или бедра, мне хотелось взвизгнуть. Я освобождалась от какой-то внутренней тяжести, и это было прекрасно. Потом я вспомнила, с кем он соседствует, заходит в душевую, упражняется в рывках. Я смутилась и испугалась. Но когда я слышала его голос, страх проходил. Такие стремительные колебания происходили ежесекундно. Как в часовом механизме. Это напрягало.

У Алекса был теплый низкий голос и внятная манера речи: «Рад встретить человека, который понимает действенность жестокости. Здесь в этом не очень-то готовы признаваться».

Меня повело: «Нет, не готовы».

Он терпеть не может школу Св. Павла.

«А почему не уходишь?» – спросила я.

«Из-за папы».

Отец Алекса рос в бедной семье и выбился в большие бизнес-начальники благодаря футболу и стипендии Родса. Алекс обожал его. Папа сбалансировал рано проявившийся хоккейный талант сына занятиями балетом. Он воспитал мальчика, который к девятому классу уже прочитал «Записки федералиста» (сборник из 85 статей в поддержку ратификации Конституции США, написанных в 1787–1788 гг. Считается выдающимся философским и политическим произведением. – Прим. пер.). В его комнате они занимали почетное место на книжной полке среди других основополагающих трудов по истории и конституционному праву, а на полу валялась поношенная хоккейная сумка с грудой истрепанных щитков. Алекс был ценной находкой для школы Св. Павла. Я сразу заметила, что это его как-то гнетет. Отец превосходил все ожидания. Сын был талантлив и напуган.

«Из-за папы и хоккея, – сказал Алекс. – А ты?»

Без всякого умысла с его стороны мы тем не менее подошли к этой теме. Сказав о хоккее, он вызвал призрак Рика. Это была неизбежность. Алекс не был таким же огромным, как Рик, но обладал соизмеримым талантом и считался одним из звездных игроков своего возраста. В этой школе у них были одни и те же роли, одни и те же тренеры. Они наверняка немало общались и на ледовой площадке, и за ее пределами.

«Мне кажется, я не ушла, потому что отказываюсь признавать себя побежденной».

Алекс молчал. Мне требовалось знать прямо сейчас, и я сказала: «В прошлом году меня трахнул Рик Бэннер».

«Я в курсе», – только и сказал Алекс.

«С Тэзом».

«Знаю».

«Я хотела покончить с собой».

«Я рад, что ты этого не сделала».

«Хотя, может, и надо было», – меня опять захлестнуло это чувство.

«Время еще