«DIXI ET ANIMAM LEVAVI». В. А. Игнатьев и его воспоминания. Часть IX. Очерки по истории Зауралья - Василий Алексеевич Игнатьев

могли взять Порт-Артур», так, дескать, и я надеюсь «на положительный ответ». Уместно при этом вспомнить латинское: «Gutta cavat lapidem non vi, sed saepe cadendo».[204] И gutta cavat…. Надо полагать, что после таких писем о[тец] протоиерей вызвал дочь и сказал: «Софья, век кормить тебя не буду…» Была она с ним чистой мученицей. В Затече на колокольне нашли прокламации…. Нужно было убираться, и она ездила по епархии, искала, с кем бы можно было поменяться местом. После революции он всё ездил в Екатеринбург на диспуты, пока не выслали в Алма-Ату. И всё…. Она учительствовала, получила орден Ленина. Живёт у внуков. Оставались у ней на руках сын и дочь. Сын [Михаил] работал в Туринске директором техникума. Дочь [Ангелина] рано овдовела. Вот с их детьми, своими внуками и по сие время возиться Софья Владимировна, Сошка, как её в детстве звали в семье.

Третьей дочерью была Евгения Владимировна.[205] Из всех сестёр она была самая, как говорилось тогда, отчаянная. После смерти протоиерея, матушка-протопопша умолила (говорили: на коленях) владыку, чтобы он назначил мужа Е. В. [Александра Григорьевича Измайлова] в Течу, что он и сделал…. После революции он был арестован, сидел в тюрьме, схватил туберкулёз и умер. Евгения Владимировна некоторое время жила в Тече и засевала даже хлеб на «штату». Потом она поступила учительницей в село Лобановское, где до этого священствовал её брат – Николай. А дальше…. Боже мой! Чего только не бывает в жизни. Она позволила «побаловаться» с ней одному комсомольцу. Пришлось делать аборт, да неудачно…. Схватила туберкулёз и умерла. Правда ли это? Увы! Это жестокая правда! Семья разлетелась…, кого подобрали, а кто был побольше, прибился сам.

«Тот» жив. Теперь он тоже «в годах». В квартирном отделе одного предприятия.

Sic transit gloria mundi![206]

* * *

Так сложилась жизнь «бирючат». Почему именно так, поразмыслить над этим предлагается читателю.

ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 711. Л. 522–524 об.

Ляпустины

[1961 г. ]

У единственной сестры теченского протоиерея Владимира Александровича Бирюкова – Таисьи Александровны, как уже приходилось указывать, после смерти её мужа осталось четверо детей: три сына и дочь. Жила она со своей семьёй в Камышлове, где до сих пор сохранился дом, верх которого она арендовала. Она держала на квартире «духовников», а главным образом у ней жили дети протоиерея, когда ни учились в духовном училище. На летние каникулы дети приезжали в Течу к дяде и на них все теченские жители привыкли смотреть как на членов семьи протоиерея и включали их в одно общее название – «бирючата». И это было совершенно закономерно, потому что отдельные члены семьи Ляпустиных, например, братья Александр и Михаил, были прямыми участниками разного рода затей «бирючат». Мальчики все трое кончили Пермскую духовную семинарию, а средний – Александр затем закончил Петербургскую дух[овную] академию. Девочка [Мария] закончила Екатеринбургское епархиальное училище. Старший мальчик – Владимир отличался замкнутым характером, держался уединённо от других, был большим любителем чтения. Часто в Тече его можно было видеть, как он один, с подушкой и книжкой под мышку шествовал на «Штатское место», где садился, а часто растягивался в бату, положив под голову подушку и читал. По окончании семинарии, он в Тече не бывал, по-видимому, ему теченская атмосфера была не по духу. Всю жизнь он работал педагогом на Урале.

Средний сын – Александр с молодых лет страдал хвастовством – своеобразной формой гипертрофии. Так, ещё учась в семинарии он «духовникам» говорил: «Был Александр Сергеевич Пушкин, который писал стихи, а есть Александр Сергеевич Ляпустин, который исправляет его стихотворения». Это было, конечно, глупой болтовнёй, но нужно додуматься до такой глупости. Между прочим, на стенке уборной в квартире Таисьи Александровны всегда красовалась надпись: «Сия аптека облегчает человека». Она, вероятно, была плодом его литературного творчества. Придумал он также особый язык – «тараборку с двумя приёмами: или к каждому слогу прибавлял слог пи, например: у тебя – он произносил: «упи тепи бяпи», причём произносил очень быстро длинные предложения, или как-то ещё мудрёнее – сдваивал слоги. Этим он занимался, примерно, в первых классах семинарии. Дико, но факт! В последствие, когда пришлось читать статью А. М. Горького «О языке», в которой говорится о порче русского языка и указываются различные вредители языка – странники, бездельники, проходимцы – пришлось вспомнить и о таком явлении в жизни. Однажды, когда он учился уже в старших классах семинарии, он, очевидно, услышал произношение анафемы, и вот любимым его мотивом стала анафема, троекратное распеваемая. Этот мотив сделался для него какой-то навязчивой идеей. Все поют, как обычно, свои любимые песни, в том числе и он, вдруг он затягивает свою анафему и, в конце концов, он добился того, что этот мотив перешёл в общий психоз и все стали его петь. Он культивировал у себя лирической тенор и часто пел неплохо и очень нежно: «Пой, моя родная, розу золотую» (?)…. По окончании семинарии, он был направлен в Петербургскую духовную академию, в которую поступил благополучно. Откровенно говоря, у нас, в Тече, знавшие его чудачества удивлялись тому, что семинария направила его в академию, да ещё в Петербургскую. И вот следующим летом он приехал в Течу студентом. Боже мой! Что только было! Он был сам по себе красавец: пышная шевелюра русых волос, исключительно тонкие, правильные черты лица, приятный взгляд, блестящая форма – это было неотразимо. Прощайте, наши барышни! Но он напустил на себя маску таинственности, серьёзности и разговор вёл более с людьми солидными, вроде своего дяди: о Петербурге, о митрополитах, критиковал Петербургского митрополита Антония (Вадковского)[207], рассказывал, как был при встрече французского президента Лубэ[208] и чуть ли не стоял с ним рядом. Для приезда его в Течу в Каменку дядя высылал за ним на станцию пару лошадей, и кучер вёз «барина» в гости к дяде.

По окончании академии Александр Сергеевич поступил в Камышловское дух[овное] училище надзирателем временно, в ожидании каких-то уроков. Потом он женился на дочери Петергофского протоиерея, принял сан священника и работал смотрителем Псковского дух[овного] училища. После революции он был выслан в Сибирь … и потерялся. Его сын [Иван Александрович] кончил Свердловскую консерваторию и работал [директором и преподавателем] в Алапаевской музыкальной школе им[ени] Чайковского. С ним жила и его мать. Между прочим, он женился на дочери старшего сына теченского протоиерея и, таким образом, снова скрестились две фамилии – Бирюковых и Ляпустиных.

Младший Ляпустин – Михаил был после