Царь Иоанн IV Грозный - Александр Николаевич Боханов

Не было ни покоя, ни мира в стране, не было и покоя в душе. Ясно было, что жить по-старому нельзя, но как надо жить «по-новому», Царь не знал, но очень хотел узнать.

В письме А.М. Курбскому, опровергая измышления врагов, Иоанн утверждал, что «с Божией помощью мы имеем у себя много воевод и помимо вас, изменников». «Воевод» действительно было немало, много было именитых, плотной стеной обступавших трон. Но вот много ли среди них верных? Ясного ответа не существовало, и сомнения одолевали. Как «испытать» на верность? Как заглянуть в душу человеческую, как узреть и понять, что там: свет, вера, любовь и преданность или тьма дьявольская? Ведь по обличию, по льстивым словам и показному низкопоклонству судить невозможно.

Преданность Царю, как и преданность Христу – доказывается только жизнью. Готов человек «живот свой» положить за Помазанника, значит – свой. Но то ведь только в военных сражениях и выясняется. В других же необычных условиях совсем нежеланное и негаданное часто и являлось. Хорошо, если потом можно исправить, а если нельзя?

Царь прекрасно помнил, как вели себя «высокие бояре» – первые слуги Государя при малейшем расстройстве дел. Вмиг все забывали – крестные клятвы и личные заверения, о своем «прибытке» только и помышляли. Так было и в его малолетстве, когда без оглядки бесчинствовали, так и потом случалось, когда в полной власти Царь всея Руси вроде бы пребывал. А когда угроза смерти замаячила в марте 1553 года, тогда чуть ли не передрались у постели Самодержца!

Если же кому доверишься, душу откроешь, властью наградишь от себя, то потом выясняется, что они уже собственную игру затевают, предают того, кто от Бога. Так было и с попом Сильвестром, и с Алешкой Адашевым, и с князем Курбским, и другими. Нового Государя себе подыскивают, чтобы как в Польше и Литве: по хотению «ясновельможных» корону передавать, чтобы он им служил, а не Богу и державе.

Потаенное и наболевшее прорвалось в письме Курбскому: «Что же касается мирских людей, бывших под нашей властью, то мы наказали их по их изменам: сначала никого не осудили на смертную казнь, но всем, кто не был с ними заодно, повелели их сторониться; это повеление провозгласили и утвердили крестным целованием, но те, кого ты называешь мучениками, и их сообщники презрели наш приказ и преступили крестное целование, и не только не отшатнулись от этих изменников, но стали им помогать еще больше и всячески искать способа вернуть им прежнее положение, чтобы составить против нас еще более коварные заговоры; и так как тут обнаружилась неутомимая злоба и непокорство, то виноватые получили наказание, достойное их вины»[476].

В письме Царю Курбский не назвал никаких имен, но Царь назвал двух вельмож, которые подверглись преследованию по его приказу за «дела изменнические», за пособничество Адашеву и Сильвестру: князя Семена Ростовского (†1565) и князя Дмитрия Курлятева-Оболенского (†1563). Это те самые, кто не хотел исполнять волю царскую и долго не присягали Царевичу Дмитрию в марте 1553 года. В приписке к Лицевому летописному своду говорилось, что «боярин князь Дмитрий Иванович Курлятев, тот не целовал крест, разболелся, а целовал уже только на третий день, когда мятеж утих»[477].

Князь же Семен Ростовский у одра царского речи непозволительные вел: мол, негоже служить «малому государю», а править будут Захарьины, а потому «станем служить старшему Государю, князю Владимировичу Андреевичу»[478]. Царь все простил, но души черные не успокоились. Позже выяснились изменнические связи обоих князей с полько-литовскими врагами. Подобное простить уже было невозможно.

Злоумышленники никогда не переводились даже и в последнее время. Подбили бояре инока несведущего Афанасия, теперь Митрополита, волю царскую оспаривать! А некоторые и того хлещи: даже на людях не стесняются Царю перечить. Когда изменника Ваську Шибанова смерти предали, то Царь распорядился, чтобы покойнику почестей не отдавали и не хоронили. Изменил он христианскому закону, раб беса Курбского и сам бесом стал, а потому нельзя его и хоронить по православному обряду. Пусть мерзкая плоть его уличным собакам и диким птицам достанется. Так нет, «ближний боярин» Владимир Морозов тотчас же приказал своим людям взять тело и похоронить. Так-то «ближние» волю Государя блюдут! Истомилась в сомнениях и переживаниях душа, продыху нет…

В начале декабря 1564 года Иоанн пошел на то, что вызвало просто панику у современников и до сего дня служит темой разноречивых размышлений: он решил «оставить» Царство! Это не было какое-то «отречение» – тогда такого и понятия никто не знал; он выехал из Москвы, не уведомив никого и не предупредив о цели отбытия. Обычно когда Царь всея Руси покидал Москву, то оставлял вместо себя нескольких бояр вести дела. Теперь же «заместителей» назначено не было и власть «осиротела». Когда разнеслась весть, что Государь покинул стольный град и отбыл «невесть куда», то многие как громом стояли оглушенные, земля под ногами зашаталась, а Митрополит Афанасий на время потерял дар речи.

Уезжая, Царь не бросил власть, а увез ее с собой. «Все поступки Иоанна с того момента, как он задумал учредить Опричнину, имеют двоякий смысл: внешний, политический, и внутренний, религиозный… Сакральный смысл своего отъезда Грозный подчеркнул тем, что забрал с собой из Москвы всю «святость» – иконы, кресты и прочее»[479].

Накануне отъезда Первый Царь долго молился в Успенском соборе. Он «в главном храме России молил о помощи Пресвятую Богородицу и святого Петра (Митрополита. – А.Б.). И только после этих молений Государь отправился в дорогу»[480]. Митрополит Киевский и всея Руси Петр (†1326), прославленный в лике святителя, считался покровителем московских правителей, начиная с внука Александра Невского князя Ивана Даниловича Калиты (†1340). В 1325 году святитель Петр по просьбе Великого князя Московского Ивана Даниловича перенес Митрополичью кафедру из Владимира в Москву и пророчески предсказал освобождение от татарского ига и будущее возвышение Москвы как центра Земли Русской.

Получил благословение «шейным крестом» Митрополита Петра и младенец Иоанн Васильевич. В Никоновской летописи говорится, что Василий III возложил на долгожданного сына-младенца крест Петра Митрополита и молвил: «Сим святым и животворящим крестом благословил святой Петр чудотворец прародителя нашего Великого князя Ивана Даниловича; а прародители наши, великие князья, благословляли больших своих детей, которым бытии на государстве; меня благословил отец мой, князь Великий Иван, такоже и я благословляю тебя, своего сына старейшего, сим святым крестом, да будет тебе сий животворящий