О себе любимом - Питер Устинов

критика могла быть, суровой, но оставалась неизменно вежливой и доброй. Ей слишком хорошо было известно, как трудно творить, так что она неспособна была обидеть кого-то небрежным осуждением или засыпать чрезмерными похвалами. Если у нее и был недостаток, то это привычка слишком громко смеяться над моими шутками и еще громче — над своими собственными.

Примерно в то же время окончательно распался мой второй брак. Если вы помните, мой первый развод состоялся в Лондоне, под сенью Льва и Единорога, в атмосфере благочиния. Другими словами, обстановка была та же, в которой сто пятьдесят лет назад приговаривали к смертной казни укравшего кошелек. Бедняжке Изольде, которой так хотелось поскорее выйти замуж, пришлось сидеть в жалком гостиничном номере и играть в карты со взятым внаем джентльменом, терпеливо дожидаясь, чтобы в назначенный час туда ворвался детектив и застал их в «компрометирующих» обстоятельствах. После этого надо было выждать шесть недель, после чего суд вынес решение об условно-окончательном разводе, и тогда следовало слушание, в ходе которого королевскому проктору полагалось удостовериться, что в данном деле не было ни намека на сговор. Ах, божественное лицемерие! Как стильно в те дни люди публично стирали свое грязное белье!

Теперь белье уже не стирают — только отмывают деньги. Мой второй развод наглядно это продемонстрировал.

Швейцарские адвокаты посоветовали мне пойти на «Divorce a l’Aimable» — развод по доброму согласию. Он представляет собой просто частный контракт сторон, так что судье не приходится признавать кого-то виновным. Ему остается только зарегистрировать наличие такого соглашения и, спустя какое-то время, объявить развод совершившимся.

На первый взгляд, может показаться, что это — идеальный способ, с помощью которого двое цивилизованных людей могут расстаться.

За свою свободу я должен был заплатить полмиллиона долларов. Мне дали три года, в течение которых я мог это сделать, но это казалось мне невозможным при существовавшем тогда курсе: 4,2 швейцарских франка за доллар.

Адвокаты напомнили мне, что я владею участком земли, который можно продать примерно за эту сумму какому-нибудь бывшему главе государства, отправленному в изгнание, или арабскому аристократу, желающему обеспечить себе будущее. В результате я почти не почувствую финансового бремени развода. Предполагалось, что дети останутся со мной, так что я получал не только свободу, но и возможность сохранить свое столь нужное и радостное бремя отцовства. Я подписал соглашение.

Чуть ли не сразу же после этого в Швейцарии был принят новый закон, запрещавший продажу земли иностранцам. Принимая во внимание небольшой размер этой страны и масштабы иностранных инвестиций, я легко мог понять необходимость такого закона, но я никак не ожидал того, что окажусь одной из первых его жертв. Теперь я не мог избавиться от своего обширного участка, который к тому же чуть не оказался в районе намеченной «зеленой зоны» или заповедника. Мой громадный долг не уменьшался.

Чтобы еще больше осложнить ситуацию, курс доллара понизился с 4,2 до 2,4. Размер моего долга стал приближаться к миллиону долларов. И кто-то еще может удивляться, что я согласился делать рекламу калифорнийских вин?!

Я не хочу, чтобы у моих читателей создалось впечатление, что все мне — как с гуся вода. Если на гуся вылить столько воды, он утонет. Просто я даю выход своим чувствам в смехе, когда другие прибегли бы к слезам, убийству или самоубийству. Чем более неустойчивыми становились мои браки, тем более безумно-идеалистической становилась моя уверенность в безграничных возможностях любви — любви безыскусной и глубокой. И, конечно, ничто в нашей жизни не помогает так ясно почувствовать свою ответственность, как дети. А от своих я уже получил столько радости, что никогда не смогу с ними расквитаться.

Тамара замужем. Я хорошо помню мою первую встречу с ее мужем, талантливым молодым режиссером , Кристофером Парром. Если бы я включил эту сцену в пьесу, то, несомненно, попал бы в капкан традиций и изобразил нервничающего молодого человека. При этом будущий тесть являл бы собой воплощенное понимание и сочувствие. Нет нужды говорить, что на самом деле все было совершенно не так. Юный господин Парр — воплощенное спокойствие — разглядывал меня сквозь громадные очки в роговой оправе, а я в страхе подвести любимейшую дочь в. столь важную для нее минуту превратился в настоящий комок нервов.

Я отпустил несколько шуточек, на которые этот молодой человек не отреагировал. Я стал серьезным — и он вяло улыбнулся. Время от времени я поглядывал на дочь, и мне казалось, что под маской ее обычного спокойствия прячется настоящая тревога. К концу встречи я окончательно пал духом и был уверен, что не прошел собеседования и не получил работы, которая нужна не только для меня, но и для моих близких.

Спустя несколько недель служба газетных вырезок (мне присылали все статьи, где упоминалось мое имя) прислала мне заметку из какой-то газеты с севера Англии. Там рассказывалось об интервью с Крисом, в котором его спросили, не пугает ли его перспектива стать зятем человека относительно известного — и не всегда с лучшей стороны. Ответил он так: «Нет, а с чего мне пугаться? Он очень даже ничего себе». Этот неожиданно лестный отзыв заставил меня содрогнуться от облегчения, словно при вторичном подсчете голосов я все-таки прошел.

К моменту написания этой книги (1976) остальные дети еще не подвергли меня подобному испытанию, но, несомненно, рано или поздно они это сделают. Я рассматривал некоторых претендентов, случайно попадавшихся мне на глаза, некоторых — с удовольствием, некоторых — с относительным равнодушием, некоторых — с откровенной опаской. Павла наделена классической, но очень индивидуальной красотой, хотя мне вроде бы не подобает говорить такое. Она у нас немного роковая женщина, одаренная и, как это ни удивительно, с острым чувством комического, абсурдного..

Мне уже довелось работать и с Тамарой, и с Павлой, и я знаю, что обе они по-разному, но явно одарены талантом к нашей профессии, что очень меня радует. Андреа в нашей семье досталось амплуа субретки. У нее здоровое чувство юмора и проницательный ум, который регулярно поражает меня почти хирургически тонким анализом. Игорь более мечтателен, ему хорошо с его собственными фантазиями, но он от природы обаятелен и умеет пользоваться этим даром с должной осторожностью.

Это, конечно, оценки очень беглые и потому весьма ненадежные. Игорь, который изучает скульптуру, биологию, и математику, может легко удивить меня, неожиданно сосредоточив на чем-то свои способности, а Андреа вполне может открыть все выразительные возможности нюанса, намека. Юность хороша и обаятельна именно в период поисков, хотя родители и вздыхают