Если буду жив, или Лев Толстой в пространстве медицины - Владимир Ильич Порудоминский
Если буду жив, или Лев Толстой в пространстве медицины читать книгу онлайн
Это книга писателя-биографа – не врача, книга не столько о медицине – о всей жизни Льва Толстого, от рождения «в Ясной Поляне на кожаном диване» до последних минут на прежде мало кому ведомой железнодорожной станции, по прибытии на которую, он, всемирно известный, объявил себя «пассажиром поезда № 12». Книга о счастливых и горестных днях его жизни, о его работе, духовных исканиях, любви, семье… И – о медицине. В литературном творчестве, в глубоких раздумьях о мире в себе и мире вокруг, в повседневной жизни Лев Толстой проницательно исследовал непременные, подчас весьма сложные связи духовного и телесного начала в каждом человеке. Обгоняя представления своего времени, он никогда не отторгал одно от другого, наоборот, постоянно искал новые и новые сопряжения «диалектики души» и «диалектики тела». Его слова «Лечим симптомы болезни, и это главное препятствие лечению самой болезни» – это слова сегодняшней медицины, психологии, социологии, философии. Отношение Толстого к медицине, нередко насмешливо критическое, жесткое, можно вполне понять и оценить, лишь учитывая всю систему его взглядов. Художник Крамской, создавший первый живописный портрет Льва Толстого, говорил, что никогда прежде не встречал человека, «у которого все детальные суждения соединены с общими положениями, как радиусы с центром». Читателю предстоит как бы заново познакомиться с биографией Толстого, по-новому увидеть многое в ней, что казалось хорошо известным.
В беседах с врачами, устных или письменных, Толстой нередко обретает суждения и сведения, которые становятся предметом его дальнейших раздумий.
«Предмет, о котором вы пишете, слишком важен…, – отвечает он на письмо врача из Чернигова об организации борьбы с болезнями детей и детской смертностью в деревне. – Я, по крайней мере, лично вам очень благодарен за сообщение мне вашей мысли, которая уяснила мне одну из форм служения людям, и готов служить, как умею, к ее распространению».
Или – в письме о сделанном ему предложении выступить на съезде сифилидологов против узаконенной проституции: «Очень сочувствую вашему письму в газете и мыслям, выраженным в письме ко мне. Рад бы был служить этому делу и послужу, если Бог приведет… Самое ужасное и вредное в этом деле это та санкция, которую дает правительство проституции, регулируя ее. эта санкция удесятеряет разврат».
От врачей Толстой получает и уточняет подробности, нужные ему в творческой работе. Советы медиков помогают ему при создании «Смерти Ивана Ильича». Занимаясь «Воскресением», он обращается к Павлу Сергеевичу Усову. Доктор Усов, сын старого приятеля Льва Николаевича, профессора-зоолога, человек у Толстых высоко ценимый: «милый, симпатичный, сердечный», – не скупится на эпитеты Софья Андреевна, и сам Толстой, кажется, без ропота подчиняется, если не его предписаниям, то хотя бы осмотрам.
«Не знаю, что делать со Львом Николаевичем, – то ли огорчается, то ли втайне восхищается Павел Сергеевич. – Жалуется на болезнь, а придешь к нему, начинает говорить о чем угодно, только не о лечении. Мало того: когда я тоже был болен, Толстой пришел ко мне сам и просидел до полночи, заставив меня проштудировать акт судебно-медицинского вскрытия из своего нового романа, не пощадил ни меня, ни себя».
В беседах с врачами Толстой – он сам это признает – горячится, отстаивая свои, часто не приемлемые для медика взгляды. Потом кается, обличая в себе ненавистное ему «казаться»: «Я был напрасно скептичен, – корит себя в дневнике после разговора со знакомым доктором, – как бы поддерживал свою репутацию».
В оценках, которые «выставляет» Толстой своим собеседникам-врачам, нередко встречаем – «ограниченный», «невежественный». Эти обидные определения не следует принимать буквально. По существу, Толстой не обозначает ими в обычном смысле духовных и душевных качеств тех, кого характеризует. Речь здесь о близости, о соотнесенности внутренней жизни человека, с которым беседует Толстой, с «центром» его собственного мировосприятия, центром, к которому сходятся все «радиусы», связывающие Толстого с жизнью, с окружающим миром. «Ограниченность», «невежественность» для него сосредоточенность человека на своей профессии, ограничение профессиональной деятельностью своего участия в общей жизни, неозабоченность задачей исправления, улучшения мира и человечества, которая для Толстого альфа и омега его существования. Характеристики одного и того же человека у Толстого порой прямо противоположны в зависимости от того, оценивает ли он этого человека на основании тех данных, которые этот человек предъявляет, или исходит из близости человека своим, толстовским взглядам и убеждениям. Это все тот же противоречивый разговор о музыке: музыка прекрасная, заставляет меня волноваться, плакать, но, согласно моим убеждениям, такая музыка не годится.
Кое-что о Снегиреве
Примером такой противоречивости могут быть оценки Толстым личности выдающегося русского гинеколога, профессора Владимира Федоровича Снегирева.
Со Снегиревым его связывают достаточно долгие отношения: известный врач лечит Софью Андреевну. В Москве он навещает толстовский дом в Хамовниках.
На Льва Николаевича профессор, по его определению, смотрит, «как на собирательное русского народа»: «всё, что было в истории этого многострадального народа хорошего или дурного, великого и слабого – вся сила наиболее выразилась или отразилась на Льве Николаевиче». В постоянной внутренней работе, составляющей сущность жизни Толстого, он, Снегирев, видит движение к той «правде, которую нам дано найти»: «Находясь в этом процессе и отражая на себе все страды русской земли, – он мученик и борец». Общение с Снегиревым, похоже, интересно и Толстому: по вечерам он иной раз заходит к нему домой побеседовать, очевидцы вспоминают их длинные, сердечные беседы.
Бывает Снегирев и в Ясной Поляне, где, в 1906 году, в домашних условиях вместе с помощниками делает Софье Андреевне сложную полостную операцию под общим наркозом.
Лев Николаевич радуется приездам Снегирева («Утром Л.Н. в легком пальто пошел по прешпекту навстречу Снегиреву, который должен был приехать», – записывает доктор Маковицкий. Он помечает, что Толстой охотно слушал суждения Снегирева о политических событиях, русско-японской войне (беседа происходит летом 1905-го), о монастырях, об институте брака, Снегирев сетует на пустую жизнь, которую ведет большинство людей. Беседа, видимо, Толстому желанна, он не спорит с профессором, слушает его охотно; неслучайно Снегирев, уезжая, отмечает, что Лев Николаевич «стал мягче, чем десять лет тому назад, в своих требованиях, спорах, суждениях».
Это не мешает Толстому несколько дней спустя сказать о недавнем собеседнике: «Как все врачи-специалисты, Снегирев – невежественный человек, он ничего не знает». Но почти тут же: «Любезный человек и все знает, до чего наука дошла». В этом противоречии: «ничего не знает» и «все знает» – корень всего. Толстой пишет, что часто люди, считающие себя учеными, образованными и просвещенными, знают бесчисленное количество разных вещей, но невежественны в главном – они не знают смысла своей жизни и не задумываются над тем, как надо ее прожить.
Чем ближе Толстой узнает Снегирева, тем выше его мнение об ученом медике. Происходит между ними разговор и о профессионализме, увлечение которым часто не совпадает с интересом к духовным, нравственным вопросам. Через полтора года после приведенных суждений о Снегиреве Лев Николаевич говорит о нем совсем иное: «Он очень живой и приятный человек, что редко бывает у специалистов. Я сказал ему, что специальность даром не дается, то есть в том смысле, что человека суживает, но по отношению к Снегиреву это не так. Он избежал этого, он специалист, но не потерял всестороннего интереса к жизни».
В тот же день он определяет по почерку характер Снегирева: и умный, и религиозный, и художественный.
Отступление. Из записок профессора В.Ф.Снегирева
Заглянем в воспоминания Снегирева об операции, произведенной им в Ясной Поляне. Они написаны всего три года спустя после события, о котором в них говорится, и опубликованы при жизни Льва Николаевича и Софьи Андреевны. Это подтверждает их достоверность. Для нас же рассказ Снегирева – возможность нагляднее представить
