Святые старцы - Вячеслав Васильевич Бондаренко

знаю, как сейчас собственную жизнь управлю”. И я служила ему как дочь и как сиделка, не спрашивая ни о чем. Наш день проходил так: я спала с Феней в том же доме, где он, на другой половине. Утром мы шли на благословение, и я оставалась и поила батюшку чаем. Потом я убирала посуду, а батюшка начинал перекладывать сухарики или сидел в страшной грусти. Однажды я заметила, что он нервничает и как-то не так, как всегда, возится со своими коробочками. Я спросила, что с ним, и [сказала,] чтобы он оставил все это, я уберу. Он сказал очень быстро и жалобно: “Ты думаешь, мне легко? В скиту у меня посетители были, и грядка моя была под окном, и я трудился там. А сейчас что мне делать?” Он никого не хотел принимать, и я умоляла пожалеть приходивших».

Удар, нанесенный старцу, был тяжелейшим. Разгром любимой обители, арест, допросы. Да и переселение за пределы келии было, конечно, нелегко переносить - ведь он не покидал стен скита ровно полвека. Кроме того, нельзя было злоупотреблять гостеприимством Осиных - за укрывательство монаха их могли попросту арестовать. Поэтому при первой же возможности отец Нектарий перебрался в соседнюю Брянскую губернию, к родственнику Василия Петровича - крестьянину-вдовцу Андрею Ефимовичу Денежкину, в деревню Холмищи (ныне Ульяновский район Калужской области). Согласно переписи 1897 года в Холмищах жили 1197 человек, в 2012 году - один...

В Холмищах старец вновь вернулся к своему главному послушанию - утешению и вразумлению людей. Как он сам рассказывал, он сподобился видения всех покойных Оптинских старцев, которые сказали ему: «Если хочешь быть с нами - не оставляй своих духовных чад». С этого времени прием людей возобновился, хотя время от времени представители милиции и ГПУ запрещали это.

Посещавшая старца в Холмищах монахиня Нектария свидетельствовала: «Теперь ему покойнее, чем было в скиту. Последнее время к нему приходило множество народа (главным образом монахини). Он всех исповедовал, благословлял и, по-видимому, очень уставал. Кроме того, был игуменом скита. Теперь ему гораздо покойнее - у него две светлые комнаты и передняя, тепло. Монах варит ему обед, а хозяин читает правило. Посетители бывают очень редко. Он такой светленький, радостный, весь преисполнен благодати. Отблеск этой небесной радости изливается и на приходящих к нему, и все уходят от него утешенные, умиротворенные». Из письма, датированного 1 декабря 1923 года, следовало, что «Дедушка живет в деревне у одного крестьянина. У него две хорошие комнаты: спальня и приемная, с ним живет его келейник Петр, ухаживает за ним и при этом даром работает хозяину. Домик очень хороший: потолки высокие, окна большие, светло и уютно. Дров в лесу сколько угодно: поезжай и набирай. Постоянно Дедушку посещают родные и знакомые со всех сторон. Я прожила у вдовы-матушки вблизи Дедушки два месяца, часто виделась с ним».

Впрочем, сохранились и другие свидетельства, говорящие о том, что дух старца по-прежнему был угнетенным и печальным. «У меня все, все плохо», - повторял он. Навестившей его в июле 1923-го матушке Евгении Рымаренко «он совершенно ничего не говорил, а только повторял: «Я сейчас болен, в изгнании, без своей братии, я сам ничего не знаю и нуждаюсь в поддержке». И тем не менее знавшие о том, что местом его пристанища стали Холмищи, шли к нему за советом и духовным наставлением. Так, оптинский монах Аифал (Панаев), поселившийся после разгрома монастыря в Козельске, приходил к старцу пешком, за шестьдесят верст. Другие паломники - из Москвы, Украины, Белоруссии, -одолевали двадцать пять верст от ближайшей станции, а это было непросто: весной и осенью из-за непролазной грязи, зимой - из-за снежных заносов. На дороге путников часто караулили волки .

Один из таких паломников приехал к старцу в 1925 году. Это был врач Сергей Алексеевич Никитин, глава приходского совета московского храма Святителя Николая в Кленниках, в будущем - епископ Можайский Стефан (1895-1963). Он хотел спросить у старца совета, заниматься ли ему наукой или быть практикующим врачом. Об этой поездке рассказал архимандрит Борис (Холчев, 1895-1971): «В добротной крестьянской избе Андрея Ефимовича на половине отца Нектария читались вечерние молитвы. В горнице тихо, слушали чтение несколько человек. Сергей Алексеевич с отцом Никоном молча присоединились к ним. Особый молитвенный уют с мерцающей перед образами лампадой и журчанием благоговейного человеческого голоса, ровно произносящего строчку за строчкой из творений великих авторов-молитвенников Макария, Антиоха, Златоуста, Дамаскина. Чтение кончается. Близится отпуст. И вот из-за легкой перегородки появляется седенький согбенный старец. Как-то по-особому он идет. “Едва топчется”, - подумал Сергей Алексеевич, и какие-то новые для него, чужие навязчивые мысли овладели сознанием. - “К кому ты пришел? Ведь этот старикашка, должно быть, выжил из ума? Смешно”. Незнакомое чувство противной досады, легкой озлобленности, оскорбленного самолюбия омрачило внутренний мир Сергея Алексеевича. Кто-то невидимый, но злой настойчиво навевал ему чувство вражды к внешности, движениям, интеллектуальным и духовным способностям “скорченного старикашки”. Уйти бы... Между тем отец Нектарий произнес отпуст и присутствующие стали по одному подходить к нему за благословением. Сергей Алексеевич делает то же со всем внешним уважением к священному сану старца. Отец Нектарий всех благословил, но сказал, что плохо себя чувствует и просит приехавших воспользоваться гостеприимством на половине Андрея Ефимовича. Тогда отец Никон замолвил слово за Сергея Алексеевича, сказав, что, дескать, вот московскому врачу нужно будет завтра рано уехать, чтобы к сроку попасть на работу. Старец согласился поговорить с Сергеем Алексеевичем тотчас и оставил его в горнице. Все прочие вышли. Отец Нектарий с трудом добрался до кресла у стола и предложил гостю присесть, сам сел в кресло, выпрямился несколько и спросил Сергея Алексеевича: “Скажите, а не приходилось ли вам изучать священную историю Ветхого Завета?” - “Как же, учил”, - ответил Сергей Алексеевич. -“Представьте себе, - переходя от вопроса к повествованию, стал говорить отец Нектарий, - ведь теперь совершенно необоснованно считают, что эпоха, пережитая родом человеческим в предпотопное время, была безотрадно дикой и невежественной. На самом деле культура тогда была весьма высокой. Люди много умели делать, предельно остроумное по замыслу и благолепное по виду. Только на это рукотворное достояние они тратили все силы тела и души. Все способности своей первобытной молодой еще природы они сосредоточили в одном лишь направлении -всемерном удовлетворении телесных нужд. Беда их в том, что они стали плотью. Вот Господь и решил исправить эту их однобокость. Он через Ноя объявил о потопе, и Ной сто лет звал людей к