Святые старцы - Вячеслав Васильевич Бондаренко

В июне 1922 года в Оптину приехала молодая поэтесса Надежда Александровна Павлович (1895-1980). Будучи человеком характерным для начала ХХ века -талантливым, сложным и изломанным, - она тесно общалась с ведущими писателями и поэтами тех лет и одновременно - с некоторыми лидерами большевиков (в частности, хорошо знала Крупскую). В монастырь ее привели литературные дела - она взялась за написание книги об истории пустыни и одновременно должна была по заданию Наркомата просвещения составить каталог рукописей монастырской библиотеки... Но встреча с отцом Нектарием изменила всё в ее жизни. Она была потрясена, узнав в старце монаха, который приснился ей незадолго до поездки. А он сказал ей при встрече:

- Я принимаю тебя в мои духовные дочери. Обещаешь ли ты послушание?

«Я обещала, - вспоминала Надежда Александровна. -Тогда он ушел в свою келлию и долго там оставался. Вся маленькая приемная его, увешанная блестящими образами, была залита послеобеденным солнцем, и в ней стояла чудная тишина. Я чувствовала, что погружаюсь в какую-то неизъяснимую радость. Потом он вернулся. Я поверила ему до конца и полюбила его как отца, но моей ошибкой было то, что я решила, что этот человек никогда мне не сделает больно. Я не понимала, что удары иногда наносит любящая рука чисто воспитательно. И это ошибочное представление стало источником многих моих страданий и отпадений от старца. Этого “любя - наказует” не могла вынести моя душа. Первое указание, которое он мне сделал, это - “за послушание носить в церкви и на территории обители платья с длинными рукавами”. Меня сначала смутило это требование, показалось мелочным и внешним, но он начал именно с самого внешнего. Это метод всего его воспитания, как я проверила после».

Когда в 1922 году страну захлестнул временный духовный обморок обновленческой «церкви», отец Нектарий весьма решительно высказался против нее. «Там благодати нет, -говорил он. - Восстав на законного Патриарха Тихона, живоцерковные епископы и священники сами лишили себя благодати и потеряли согласно каноническим правилам свой сан, а потому и совершаемая ими литургия кощунственна». Своим духовным чадам он запретил даже входить в обновленческие храмы, единственное исключение - только если в них находились особо почитаемые иконы. К ним подойти он разрешал, но ни в коем случае даже мыслью не участвовать в «службе». Было очевидно, что такого поведения власти терпеть не станут...

В последние месяцы перед ликвидацией Оптиной старец принимал многих близких ему людей. Почти ежедневно бывала у него Надежда Павлович, которая читала ему вслух Пушкина, сказки братьев Гримм, современную поэзию -Блока, Ходасевича. Приезжавшего в Оптину актера Михаила Чехова старец внимательно расспрашивал о состоянии современного театра. Не раз встречался с последним духовником обители, иеромонахом Никоном (Беляевым, 1888-1931), исповедовал его.

Развязка наступила 1 апреля 1923-го, в Вербное воскресенье. Из Козельска в монастырь приехала милиция, были арестованы отец Никон (Беляев) и Лидия Защук, а в келии старца произведен обыск. Увидев многочисленные игрушки, милиционеры поинтересовались у батюшки, зачем они.

- Я в них играю, - спокойно отозвался иеросхимонах.

- Разве ты ребенок?

- Да, ребенок, - был ответ.

Нашли также многочисленные продукты - консервы, конфеты, вино. Все это старцу приносили посетители, но подарки стояли нетронутыми. «Выпейте и закусите», -предложил отец Нектарий милиционерам. Те не отказались.

Протоиерей Василий Шустин вспоминал: «После отъезда отца Нектария из Оптиной в его келлию большевики привели некоего оккультиста для обнаружения, как они думали, скрытых здесь сокровищ. Известно, что они широко пользовались оккультными силами для своих целей. Была ночь, в келлии горела керосиновая лампа. Колдун-оккультист начал свои чародейства, и, хотя лампа продолжала гореть, в комнате наступила тьма. Здесь находилась одна монахиня... Она взяла четки отца Нектария и ими начертала крестное знамение. Сразу стало светло, а чародей бился на земле в конвульсиях эпилептического припадка».

Еще во время обыска старец занемог, у него разболелся глаз, а в Козельске он почувствовал себя совсем худо. К счастью, его удалось перевести из тюрьмы в больницу, хотя и под охраной. 5 апреля ему предъявили обвинение в «сокрытии церковных ценностей». 27 мая некие «товарищи Панков и Кузовков» руководили «раздачей вещей» из келии старца - вероятно, именно тогда разошлись по рукам его знаменитые игрушки.

Как вспоминал младший келейник старца отец Петр (Швырев), на допросе старец молчал: «Потом ему говорят: “Вы озлобляете своим молчанием”. - “А Господь Иисус Христос тоже молчал, когда Его допрашивали”». Неизвестно, чем бы кончилось для батюшки заключение, если бы не хлопоты Надежды Павлович, обратившейся с заявлением на имя Крупской - мол, ни за что посадили. ее родного деда. К счастью, эта выдумка сработала - Крупская не стала проверять, является ли монах дедом Павлович, и переадресовала просьбу заместителю наркома внутренних дел РСФСР А. Г. Белобородову (тому самому, который в 1918-м подписал приказ о расстреле Царской семьи), а тот распорядился заменить меру наказания «монаху Н. Т. хонову» на высылку за пределы Калужской губернии.

17 апреля 1923-го Павлович повезла «деда» за сорок пять верст от Козельска, на хутор Плохино, принадлежавший духовному чаду старца Василию Петровичу Осину. Хотя хутор и располагался в двух верстах от границы с Брянской губернией, но входил все-таки в состав Калужской, и поэтому оставаться там было опасно. Другого варианта пока просто не было. Старцу и его келейнику отцу Петру отвели отдельный домик и с любовью ухаживали за дорогим гостем. Но состояние отца Нектария было очень подавленным - бывало, что он плакал целыми днями.

Надежда Павлович вспоминала: «Хозяева служили ему от всего сердца. Василий Петрович и жена его - истинные христиане и преданные батюшке духовные дети. И нас они привечали как родных. Здесь батюшка выходил иногда на воздух, гулял в полях; однажды я гуляла с ним. Он был в коричневом подряснике, в широкой светлой соломенной шляпе, раньше принадлежавшей отцу Иоанну Кронштадтскому. Я вела батюшку под руку. На неровных местах поддерживала его, а он шел тихими, мелкими, колеблющимися шагами. Мы сначала пошли в сад -прекрасный, весь цветущий. Батюшка посмотрел на него, вдохнул аромат, улыбнулся и сказал: “Я боюсь клещуков”. Я обещала принести ему цветущих веток в комнату. Потом мы пошли осматривать двор, машины, постройки.

У Василия Петровича культурное хозяйство. Батюшка всем заинтересовался: и колодцем, и машинами - благословлял всё. С любовью и особенным уважением благословил старушку-работницу. Потом еще долго стоял на крылечке... На хуторе он прямо сказал мне: “Не спрашивай меня ни о чем. Сейчас я не могу быть старцем. Ты видишь, я не