Вольная русская литература - Юрий Владимирович Мальцев

как очень верно заметила Розет Ламон в своей интересной работе[219], не имеет ничего общего также и с политическим патриотизмом, это духовный национализм, для которого народный дух – носитель смысла жизни и высших ценностей, для которого подлинная культура – та, что уходит корнями в народную почву, а не та, что конструируется в стерильном вакууме абстрактного интеллектуализма.

Для Солженицына Россия – не географическое место, а духовная реальность, конкретный образ и проявление универсального духа, быть русским – для него единственный способ быть христианином и быть личностью. Россия – внутри человека, а не снаружи, это определенный способ чувствовать, мыслить и жить. А русский язык – определенный способ выражать этот образ мышления и чувствования. Поэтому в «Августе Четырнадцатого» Солженицын особое внимание уделяет языку, здесь особенно ярко проявляются его стилистические и языкотворческие поиски. Об удачах и неудачах в этой области (а также о верных и неверных деталях быта эпохи) хорошо говорит Роман Гуль в своей умной статье «Читая Август Четырнадцатого»[220].

Трудно сказать, какой получится эта грандиозная эпопея, которую Солженицын считает своим «главным замыслом жизни», и какое место она займет в русской литературе. Но то, что другая книга Солженицына – «Архипелаг ГУЛаг» – останется как одна из значительнейших вех нашего времени, не подлежит сомнению. Кажется невероятным, что одному человеку оказался по силам такой титанический труд, и еще более невероятным кажется то, что один-единственный человек смог нанести такой сокрушительный удар могущественнейшему в мире тоталитарному государству. И ведь ничего сенсационно нового Солженицын в этой книге не открыл.

Мы знали, что концлагеря были созданы не Сталиным, а Лениным, а еще точнее – самой революцией (правда, Солженицын конкретно указывает день рождения советских концлагерей – 23 июля 1918 года, всего лишь девять месяцев после Октябрьской революции[221]), знали мы и то, что террор был результатом «научной теории революции» (правда, Солженицын, широко цитируя Маркса, Энгельса и Ленина с беспримерной обстоятельностью и редким красноречием доказывает, что именно уверенность в «научной обоснованности» своей доктрины и в «научной» непогрешимости «целесообразных» действий, противопоставляемой сомнительным «субъективным» критериям добра и зла, привели к ужасам тоталитарной диктатуры), – и, следовательно, не в фактах и не в разоблачениях тут дело, а в том, что Солженицын силой своего таланта сумел заставить нас почувствовать осязаемо, конкретно жизненные ситуации, «влезть в шкуру» тех абстрактных миллионов, от имени которых он говорит и которым не дано было рассказать о себе. Человек необыкновенной нравственной чистоты и силы, он сумел открыть нам глаза на такие стороны зла и бесчеловечности, которые нами, быть может, не до конца сознавались.

В книге «Архипелаг ГУЛаг», названной Солженицыным в подзаголовке «Опыт художественного исследования», наиболее наглядно и четко проявляется писательский метод Солженицына. Распространенное на Западе мнение, будто творчество Солженицына традиционно, даже архаично, и целиком вписывается в традицию толстовского романа, основано на чистом недоразумении. Конструкция солженицынского романа не так проста, как кажется на первый взгляд. Простота – цель Солженицына, но она у него – результат далеко не простого процесса. Даже поверхностного чтения достаточно, чтобы заметить, что разрушение временной последовательности – одна из характернейших черт его романов. Действие, сам, так сказать, сюжет концентрируется, как правило, в очень сжатом промежутке времени: в «Иване Денисовиче» – это один день; в «Круге первом» – те несколько дней, которые проходят с момента рокового телефонного звонка Володина до его ареста; в «Раковом корпусе» – пребывание Костоглотова в больнице; в «Августе Четырнадцатого» – те несколько августовских дней, в которые совершается разгром армии генерала Самсонова.

Солженицынский хронотоп очень своеобразен. (Понятие «хронотоп», предложенное М. Бахтиным для определения пространственно-временных отношений в романе, причем в это отношение включается не только время и пространство изображаемой реальности, но и пространственно-временной объем самой книги, очень помогает разобраться в специфике романов Солженицына.) Исследование солженицынского хронотопа показывает, каким путем Солжецын идет к единой, целиком владеющей им цели – «сказать правду». Амбивалентность, более того, трехвалентность русского слова «правда» (правда как факт, правда как истинность, подлинность и правда как справедливость) здесь очень точно выражает суть. Солженицынский роман – это опыт, эксперимент. Подобно тому, как научный опыт путем тщательной констатации всех мельчайших условий и обстоятельств стремится найти универсальный закон, так и Солженицын путем скрупулезнейшего микроскопического исследования бытия (эта документальная тщательность, эта избыточность мельчайших признаков советского бытия ускользают от западного читателя, не знающего нашей жизни) идет к нахождению и утверждению существенной и универсальной правды жизни. А художественная интуиция и воображение придают документальному материалу впечатляющую наглядность. Течение романа идет не вширь, а вглубь. Мгновение замирает, и в этом подобии стоп-кадра мы можем внимательно разглядеть его, мгновение отступает назад, возвращается к прошлому, и в этой ретроспективе мы начинаем понимать его подлинный сиюминутный смысл.

Как только появился «Архипелаг ГУЛаг», с критикой его сразу же выступил историк Рой Медведев[222], один из немногих оставшихся еще в России искренних марксистов. Он признал силу и величие книги: «Думаю, мало кто встанет из-за стола, прочитав эту книгу, таким же, каким он раскрыл ее первую страницу. В этом отношении мне просто не с чем сравнить книгу Солженицына ни в русской, ни в мировой литературе» (стр. 211). Он подтвердил, что «все основные факты, приведенные в книге, а тем более все подробности жизни и мучений заключенных от их ареста и до смерти <…> полностью достоверны», (стр. 212) и что все цитаты из Маркса и Ленина верны. Подтвердил, что «в годы революции [1905–1907 гг.] и в годы последующей реакции царские палачи расстреливали за год столько же <…>, сколько в 1937–1938 годах расстреливалось в нашей стране или умирало в лагерях <…> в течение одного дня» (стр. 216), и что советским заключенным царская тюрьма или ссылка «представлялась чем-то вроде дома отдыха» (стр. 216).

Однако Рой Медведев отрицает то, что тоталитарная диктатура и террор были следствием политики Ленина и марксистского учения. Отрицает, но ни одного аргумента в защиту своего отрицания не приводит. Ассоциация американских издателей выразила готовность опубликовать исторические материалы, которые советское правительство захотело бы противопоставить «Архипелагу ГУЛаг», но материалов таких не оказалось. Кампания клеветы и ненависти в советской прессе достигла своего апогея, но стала принимать уже фарсовый оттенок: советские газеты не только не решались сказать, о чем книга Солженицына (слишком больна эта тема для них, проще было сказать, что у Солженицына якобы три автомобиля, и тем вызвать ненависть к нему завистливых обывателей), но даже не могли указать название книги, ибо уже в самом названии таилась взрывная сила.

Более