Красные листья. Восточный альманах. Выпуск восьмой - Нгуен Динь Тхи

— А не знаете вы случайно партизана по имени Чанимин? Он капрал…

Торговец задумывается, потом качает головой.

— Нет, такого не знаю, — говорит он.

— А братца Мамана? Может, слышали когда-нибудь про рядового Картимана?

Торговец снова задумывается.

— И про такого не слыхал. Я и жил-то у них при штабе всего двое суток. Так толком ни с кем и не познакомился. Знаешь, их там сколько? Есть среди них совсем седые, только они любому парню не уступят. Видел я там и совсем зеленых ребят. Пушки видал: три штуки и снаряды к ним на специальных повозках. Ну, а капрала Чанимина и бойца Картимана, может, и видел, так ведь по имени их не знаю.

— Маман он с виду совсем как амбонец, темнокожий такой, кучерявенький.

— В партизанах много амбонцев…

Салама умолкает и шепотом молится о здравии старших братьев.

— Ну что же, — говорит торговец, — мне пора. Уже день на дворе. Часов десять, пожалуй. Совсем я один, дочка, — обращается он к Саламе. — Иной раз ночью такая берет тоска, особенно если вспомнишь о том, что будет дальше. И умру, думаю, как собака на улице, и помолиться за меня некому. С каких пор живу без семьи, а у вас отогрелся, как у родного очага. Буду молиться за ваших братьев, чтобы духи — хранители земли берегли их везде, где им придется сражаться. Не обижайтесь, что дал вам так мало. Вот выручу побольше и приду к вам снова. Ведь мои сыновья были партизанами, как и ваши старшие братья…

— Большое спасибо, отец. Приходите еще, если хотите, только… только нам ничего не надо. Мы счастливы, что наши братья ушли в горы воевать с голландцами. А вам, отец, хорошо бы начать жизнь с начала.

— Сначала! Ну нет, стар я для этого.

— Какой же вы старый! Вы вон еще работаете! А раз человек в силах работать, он не старик. И рядом с вами непременно должна быть женщина, которая о вас позаботится.

Торговец вскидывает голову и во все глаза смотрит на Саламу, жадно ловя каждое ее слово.

— Господи помилуй! — говорит он. — Да ты святая! Ведь ты мне глаза открыла! А что, может, послушаться мне тебя?! Бог свидетель — все бы отдал, только бы иметь такую дочку, как ты. Утешила ты меня, успокоила. Зарабатываю я для одного чересчур много. Иной раз одиннадцати нет, а у меня в руках уже двадцать рупий. Не знаю, как тебя и благодарить.

Торговец задумывается на минуту, говорит:

— Я послушаюсь твоего совета, дочка, — и направляется к двери, прилаживая на плечи свой груз. — До скорой встречи, — говорит он и исчезает за дверью.

Сестры и брат, все еще не веря своим глазам, смотрят на новенькую ассигнацию, которая лежит на лавке.

— Мими, — говорит наконец Салама, — беги скорее и купи шесть тетрадок, чернил, карандаш, ручку и бутылочку соевого соуса. А ты, Хасан, в другой раз будь осторожнее!

В семье партизанов снова воцаряется мир и спокойствие. Утро выдалось на редкость удачным.

5. В ПОИСКАХ ПРОПАВШЕГО СЫНА

Не было, пожалуй, и пяти часов утра, когда Амила вышла на улицу, прихватив с собой кофточку Саламы. Сейчас она уже на шоссе и торопится в центр города. Но разве так она ходила в молодости, когда ее называли не иначе, как Пальмовым Цветом или Королевой Казармы?!

Посмотрите, как шевелятся у нее губы: точь-в-точь как у арабского проповедника, когда он читает молитвы на своем гортанном птичьем языке, стараясь завоевать сердца крестьян. Но Амила не молится. Она то ворчит что-то себе под нос, то проклинает кого-то, то счастливо улыбается, то жалуется.

— Может, он просто поиздеваться хотел, — бормочет она. — Может, Аман давно ждет меня в казармах? А этому паразиту только бы страху нагнать на старуху. У-у, бесстыжая рожа!

Амила хитро улыбается и старается прибавить шагу, однако ноги ее не слушаются, они тяжелы как свинец.

— А вдруг все, что он мне сказал, вранье? Вдруг я попалась на удочку? Ох, негодяй! Я покажу тебе, как обманывать Амилу! Встретился бы ты со мной раньше, ох и поплясал бы ты у меня! Он должен быть там, — шепчет она потом и обращается к сыну, словно он и в самом деле находится перед нею: — Мы продадим эту кофту, да? Ведь это ты купил ее, ты заплатил за нее деньги, и Ама только носит ее. А потом мы пойдем в Сенен[69], да? Мы купим там красного луку[70], жгучего перца и уксусу. Ты ведь так любишь все острое… Правда, Аман?

Размышления ее прерывает резкий сигнал машины. Амила испуганно отскакивает в сторону и бросает злобный взгляд на проносящийся мимо автомобиль.

— Ух, крокодил! Чтоб тебе сдохнуть! — ругается она и снова становится мрачнее тучи, между тем как день разгорается все ярче и ярче. При дневном свете особенно заметно, как ввалились у нее щеки, как недовольно морщится ее и без того морщинистое лицо. Амилу несут вперед не столько ее старые ноги, сколько воля, мечта, надежда. Ноги — те двигаются словно автоматически, и идет она тяжелыми, неуверенными шагами.

Вот она выходит на шоссе. Начинается город. Железнодорожные пути. Трамвайные пути. Асфальт. Автомобили на резиновых шинах — черные, белые, коричневые, всех цветов. Шум, грохот. Рев военных самолетов — поблизости расположен аэродром. Вдоль улицы тянутся фабрики, наполненные лязгом машин, магазины. Дворец губернатора. Сотни полицейских. Слоняющиеся без дела военные. Эмпи, которые увели ее мальчика, ее Амана. Тюрьмы, где заключенных учат уважать законы. Кинотеатры, куда горожане несут лишние или взятые в долг деньги. И среди всей этой суеты, всего чудовищного многообразия форм, красок и звуков она, Амила, старая женщина, разыскивающая своего сына, единственное сокровище, оставшееся у нее на земле.

Солнце во всем своем великолепии уже поднялось над горизонтом. Амила останавливается на углу Пасар Глодок[71], жадно озирается по сторонам. Чего только здесь не продают! И все это ей очень нужно. Только у нее нет денег. Она еще не продала кофту Саламы. Да и продав эту несчастную кофту, она все равно ничего не купит для дома, ей ведь надо побаловать чем-нибудь остреньким Саамана, на это уйдут все деньги. До чего же ей опротивело все, в том числе и трамваи с их грохотом. Но даже появись у нее желание проехать трамваем, это оказалось бы ей не по карману.

Амила не обращает внимания на встречных прохожих, да и на нее тоже никто не обращает внимания. Таков город