Красные листья. Восточный альманах. Выпуск восьмой - Нгуен Динь Тхи

Амила снова пускается в путь, семеня ногами. Идет под навесами бесконечных китайских лавчонок. Сжимается в комок, когда с лязгом проезжает мимо трамвай… Вот оно наконец, то самое место, куда она так стремилась, — казармы на берегу Чиливунга. Амила останавливается. Хотя она шла целых два часа, на лбу у нее выступило разве что несколько капелек пота.

Прямо напротив нее вход в казармы и ворота из сбитых крест-накрест досок, опутанных колючей проволокой. Грозно поглядывает из своей будки часовой. Но Амиле до него нет никакого дела. Главное сейчас — найти Саамана, и Амила, не раздумывая, идет к воротам.

— Эй, бабка! — кричит часовой.

Амила останавливается, смотрит на солдата, бормочет:

— Аман! Он должен быть здесь! — и снова идет вперед.

Часовой выскакивает из будки. Берет винтовку наперевес и решительно преграждает Амиле дорогу.

— Здесь хода нет! — сердито говорит он.

— Как это нет? Сержант Касдан велел мне сюда прийти за моим сыном Аманом.

— Какое мне дело до твоего сына! Ступай отсюда!

— Сержант Касдан сказал, что он здесь…

— Говорят тебе — ступай, — кричит часовой и вполголоса доверительно добавляет: — Мать, в казарме сейчас общая проверка. Ее проводит сам майор. Если я пропущу тебя, мне несдобровать. Поняла?

— Но если…

— Никаких «если». Слушай, мать, вчера вечером, во время вечерней переклички, дознались, что из казармы сбежали восемнадцать солдат. Понимаешь ты, что это значит?! Сбежали с оружием, да еще грузовик угнали в придачу.

Но Амиле нет никакого дела до происшествия в чиливунгских казармах.

— Аман не мог убежать, — тупо говорит она.

— Пока неизвестно, кто убежал, — сейчас как раз всех выкликают по именам.

В памяти Амилы всплывают те времена, когда она с Паиджаном жила в казармах, и женщина уверенно заявляет:

— На перекличке должен быть капрал Паиджан.

— Нет у нас такого капрала, — говорит часовой.

Амила озадачена, но тут же вспоминает, что капрал Паиджан погиб еще в самом начале революции.

— Я хочу войти, — раздраженно кричит она.

— Говорят тебе — нельзя!

— Мне нужен сержант Касдан! Мне нужен мой сын Аман!

— Вон отсюда! — орет часовой, потеряв терпенье.

Амила в страхе отступает и молча садится на обочину дороги, возле проволочной ограды. Ее душит гнев. О, если бы она могла отомстить этому грубияну, пожаловаться на него лейтенанту Гедергедеру! Она так и не научилась правильно выговаривать его имя! И воспоминания снова уносят ее в далекое прошлое.

«Хелло, Королева Казарм», — говорил лейтенант Гедергедер.

И не успевала она слово произнести в ответ, как он начинал ее целовать. Сколько радости приносили ей поцелуи этого белокожего лейтенанта! Никто ее не целовал так, как он.

Но сейчас она уже не Королева Казарм, не Пальмовый Цвет. И лейтенанта Гедергедера тоже нет. Может быть, его сразил самурайский меч. На мгновение она поднимает взор к ослепительному небу. Потом вздыхает.

— Вот-вот, подожди здесь, — говорит между тем часовой. — После проверки войдешь.

Но Амила его не слышит. Она не замечает машин на шоссе. Она смотрит перед собой невидящим взглядом.

Сейчас она вспоминает Бенни — единственного парня, которого она любила. Только и Бенни теперь нет в живых — ведь его закололи ачехцы.

— Аман, сынок мой, — снова шепчет Амила, словно прощается с жизнью. — Я совсем старая. Никто больше меня не полюбит. Бенни давно убит. Лейтенанта Гедергедера зарубили японцы…

Ее шепот становится все тише и тише, медленно тянется время. Амила сидит у ограды уже добрых тридцать минут. Восемь часов. Джакартское солнце начинает припекать не на шутку. Амила встает: надо поискать тень. Она забыла, зачем пришла сюда, забыла о Саамане, о сержанте Касдане. Пристроившись под навесом какой-то конторы, она перебирает в памяти все казармы, в которых ей доводилось когда-то жить И вот самое упоительное воспоминание вытесняет все остальные.

Она стояла перед большим зеркалом в макассарской[72] казарме. А сзади к ней медленно подходил Бенни — молодой минахасец. Он был всего лишь рядовым второго класса, но его самую малость раскосые глаза давно свели ее с ума. Она сделала вид, что не замечает его, и, потупившись, закалывала булавку на блузке. И вот наступил удивительный, ни с чем не сравнимый миг. Бенни крадучись подходил все ближе. И вдруг поцеловал ее в шею. Она испугалась, отскочила в сторону, увидела в зеркале, как вспыхнуло ее лицо. А сердце в эту минуту пело и ликовало. Она не могла понять, что с ней происходит чувствовала лишь, что свершилось чудо, и, не раздумывая, отдалась своему чувству.

Амила стыдливо обняла его, как никогда еще никого не обнимала. Ощутила на своих плечах его сильные руки… Потом у нее родился Сааман…

Женщина улыбается своим мыслям. На лице ее выражение безоблачного счастья.

— Бенни, почему же ты не пришел вчера? — шепчет она, озирается по сторонам, и ей вдруг становится страшно.

— Паразиты. Сукины дети! Гарнизонные крысы Мое время давно прошло… А Бенни убили ачехцы!..

Часовой снова выходит из своей будки, спрашивает:

— Кого, говоришь, убили?

— Бенни, — отвечает Амила.

— Знаю я тут одного Бенни. Но его послали сейчас в Сукабуми[73].

Амила с надеждой смотрит на часового:

— Ты не обманываешь меня? Бенни — у него такие раскосые глаза…

— Э, нет, у нашего Бенни глаза навыкате, он сунданец.

Амила возвращается к действительности и умолкает. Но тут же на ум ей опять приходит большое зеркало — свидетель ее первого поцелуя.

— Хотела бы я знать, куда девалось потом это зеркало? — задумчиво говорит она.

Разобрав, о чем она бормочет, часовой жалостливо улыбается, когда же появляется его подсменок, быстро, не оглядываясь, уходит.

— А какое было зеркало, — разговаривает между тем сама с собой Амила и вдруг вскрикивает как ужаленная: вспомнила! Как я могла забыть — его же забрали у нас японцы!

— В чем дело, мать? — спрашивает новый часовой.

Амила поднимается и подходит к самым воротам. Часовой с улыбкой смотрит на тощую старуху, похожую на вопросительный знак. Какое-то время Амила стоит в раздумье, потом вдруг кричит:

— Сааман! Сынок! — На лице ее смятение и страх.

— Сааман? Какой еще Сааман?

— Он здесь! Сержант Касдан сказал, что он здесь!

Амила умолкает, силясь припомнить все, как оно было.

— Или нет, он не так сказал. Сержант Касдан велел мне прийти сюда. Приходи прямо к казармам, так и сказал. Я ведь жила раньше в этих казармах…

— Ну и что тебе тут надо? — недоумевает часовой.

— Я за сыном пришла, за Аманом…

— Да нет здесь никакого Амана! Нет и в помине не было, ясно? — вызывающе отвечает