Красные листья. Восточный альманах. Выпуск восьмой - Нгуен Динь Тхи

— А ты как думала, — вместе с ней радуется Салама. — Попробуй объясни, почему два, помноженное на два, — четыре. Многое невозможно объяснить. И не только в естествознании и арифметике. Поэтому есть вещи, которые приходится принимать на веру.

Наступившее молчание снова прерывает Салами:

— Я еще хочу спросить тебя, сестрица, — говорит Салами. — Это уже вопрос из арифметики.

— Вечно у тебя нелады с арифметикой, Мими.

— Ты лучше послушай, сестрица. На одном квадратном метре можно посадить шесть семян кукурузы. Сколько нужно семян, чтобы засадить поле длиной в один километр и шириной в три четверти километра, если посреди поля протекает река шириной в сорок метров?

— Зачем тебе это понадобилось, Салами? Таких задач не решают в пятом классе. А свои уроки ты сделала?

— Сделала, — виновато отвечает Салами.

— Ладно, вечером я посмотрю с тобой эту задачку. Или попросишь Иму…

— Сестрица, — доносится вдруг со двора, и на пороге появляется Хасан. Он растерян, испуган. Мальчик молча приближается к сестре, следом за ним в дверях показывается незнакомый мужчина, в котором нетрудно узнать торговца подержанными вещами. На плечах у него коромысло, к которому подвешены две корзины. Торговец ставит корзины на землю и заглядывает в кухню. Лицо у него красное и рассерженное.

— Здесь живет этот парень? — спрашивает он, тыча пальцем в Хасана.

Хасан, стараясь держаться подальше от торговца, садится на краешек скамейки.

— Сестрица, — говорит он, — я плохо поступил… Но я не нарочно. Честное слово.

— Заходите, отец, — приветливо обращается Салама к торговцу. — Только извините — нам нечего вам предложить.

Торговец, пропустив мимо ушей любезное приглашение и косясь на корзинку, где поверх всякого хлама лежит разбитый будильник, отвечает сердито:

— Мне не нужно ваших вещей.

— Заходите, пожалуйста, — повторяет Салама, — что вам угодно, отец?

Пожилой человек в черных шелковых брюках все еще не решается переступить порог. Он бегло осматривает кухню, скользит взглядом по обеим сестрам и наконец останавливает его на Хасане.

— Этот мальчик нанес мне убыток, — говорит он Сестры вопросительно смотрят на Хасана, у которого душа ушла в пятки от страха.

— Да, сестрица, — с трудом произносит он, — я, правда, виноват, но только сделал это нечаянно.

— Что ты натворил, Хасан? — спрашивает Салама.

— Я разбил его будильник, и теперь он хочет, чтобы мы за него заплатили.

— Заплатили? — спокойно спрашивает Салама, едва справляясь с охватившим ее отчаянием.

— А вы как думали, — глядя на нее в упор, говорит торговец, — этот будильник ходил, стрелки у него были целы, и стекло было без единой царапины. И вообще он был в полном порядке.

— Сколько же стоил ваш будильник?

— Пятнадцать рупий.

Сестры молча переглядываются, не веря собственным ушам.

— Пятнадцать рупий без запроса, — заявляет торговец. — Все видели — это он разбил. Вы его мать, да?

— Нет, что вы, это мой брат.

— Ну пусть брат. Кто-то должен вернуть мне пятнадцать рупий. Без денег я не уйду.

— Не сомневайтесь, отец, — говорит Салама. — Мы возместим вам убыток. Зайдите, пожалуйста, в дом и выберите, что вам годится из наших вещей.

Торговец заходит. Ему неловко, но на лице у него торжествующее выражение. Он внимательно осматривает переднюю комнату, в то время как Салама перечисляет ему их жалкую утварь.

— Вот все, что у нас есть, — говорит она. — Смотрите сами. Вот большой лежак, вот маленький, вот кухонная лавка. — Она показывает на стоящую рядом лавку, — стол, лампа…

— Нет, все это мне ни к чему, — разочарованно говорит мужчина, тщетно стараясь углядеть в комнате хоть что-нибудь стоящее.

— Больше у нас ничего нет.

— Может быть, вы дадите мне что-нибудь из платья…

Салама придирчиво осматривает одетую на ней нижнюю кофточку.

— То, что есть, все на нас. Берите, если у вас на это духу хватит. Мы спорить не станем. А денег у нас нет. Все наше имущество перед вами.

Выражение лица у торговца смягчается, и он спрашивает:

— Кто же у вас главный в семье?

— Был отец, да пропал без вести, когда была революция.

— Вот оно что…

Торговец больше не сердится и совсем тихо произносит:

— Но кто-нибудь присматривает за вами?

— Есть мать, только она, видно, умом тронулась.

— Ой-ой-ой! Умом тронулась! Правда?

Салама кивает головой.

— Кто же теперь за старшего в доме?

— Братец Аман был нам вместо отца. Но три месяца назад его увели эмпи, и с тех пор мы его больше не видали.

Мужчина грустно и понимающе смотрит на Саламу.

— Эмпи, говоришь. Видно, ваш брат крепко насолил чем-то голландцам. Ну, а еще кто-нибудь у вас есть?

— Есть еще один брат, Мимин, но одному богу известно, где он сейчас. Он служит капралом в народной армии.

— В народной армии? — удивляется торговец. — А я как раз только что вернулся из партизанских краев. И больше никого у вас нет?

— Есть Маман. Он простой солдат и тоже сражается в партизанском отряде.

— И этот туда же! Выходит, в доме не осталось ни одного мужчины?

— Только вот он, — показывает Салама на Хасана, — самый младший, Хасан. Вот и выходит, что сейчас за старшую в семье я. Больше некому.

— Значит, ты мне должна заплатить за будильник?

— Вы можете взять все, что хотите, отец. Только бы вещь подходила по цене.

Наступает молчание. Торговец задумывается и медленно садится на лавку, низко опустив голову. Потом тихо спрашивает:

— Ты, дочка, видать, еще не замужняя?

— Нет, отец. Время неподходящее, да и старшие братья все на войне…

— На какие же средства хозяйство ведешь?

— Оставались кое-какие вещи, продавали их понемногу… Еще жених дает по сорок пять рупий в месяц…

— Сорок пять рупий — не густо, — вздыхает старьевщик.

— Ладно, — наконец говорит он, — ничего мне от вас не надо. Бог с ним, с будильником.

Опять наступает молчание. Дрова в очаге давно прогорели, остались одни уголья.

— А что, и жених у тебя в партизанах? — немного погодя спрашивает торговец.

— Нет, отец. Он работает здесь, в Джакарте, в Пасар Икан[66], — отвечает Салама.

Торговец задумчиво смотрит вдаль, словно вспоминая что-то очень хорошее. Потом откидывает полы рубашки, так что становится виден широкий кожаный ремень. К ремню прикреплены два увесистых кошелька. Из одного торговец извлекает ассигнацию в десять рупий, бросает быстрый взгляд на книгу, которую держит в руках Салами, и кладет ассигнацию на скамейку. Все как завороженные следят за каждым его движением.

— Вот возьми. Пригодится тебе и твоей мелюзге. Купите риса или еще чего. Угораздило же меня явиться за деньгами в дом, где все мужчины ушли на войну.

Салама пытается было отказаться от денег, но торговец рта не дает ей раскрыть.