На линии огня - Михаил Сидорович Прудников

очевидно, что в Берлине не разделяли ведомственного оптимизма подчиненных, и вскоре командование в Могилеве было сменено.　

К этому времени отряд Федорова наладил не только тесные связи с подпольщиками, но и внедрил своих разведчиков в городе. Эти разведчики — «Лариса» и «Засядько» — сообщили, что один из вновь прибывших — обер-лейтенант Гуккерт, преданный член национал-социалистской партии, — занял пост начальника энергетического хозяйства города. Свои служебные обязанности он не ограничивал только профессиональными, чисто техническими заботами. В тесном контакте с гестапо Гуккерт организовал тотальную слежку на всех участках своего разбросанного хозяйства, в том числе и на железнодорожном узле. В малейшей провинности или неточности русских рабочих он усматривал связь с партизанами и диверсионную деятельность. Самым малым наказанием при этом было зверское избиение, в котором обер-лейтенант любил принимать участие сам.　

Работа подпольщиков в результате такой активности Гуккерта значительно осложнилась. Последовало несколько провалов, и лишь срочные меры предосторожности позволили в основном сохранить подполье. Первые «успехи> еще более подхлестнули Гуккерта — проверки составов, обыски людей, аресты стали происходить ежедневно. Партизанам, подполью и местному населению по решению подпольного райкома партии было объявлено, что обер-лейтенант Гуккерт за преступления против советского народа приговорен к смертной казни. Об ожидавшей Гуккерта судьбе узнали и оккупанты.　

Он нигде не появлялся один. Даже в центре города его непременно сопровождал автоматчик. Впрочем, с некоторых пор у Гуккерта был еще один провожатый, негласный. Боец отряда Федор Кузмин стал постоянной тенью кровожадного обер-лейтенанта.　

Через неделю Федор доложил, что обер-лейтенант Гуккерт занялся пошивом нового костюма у Могилевского портного Ивана Стеценко.　

Выяснилось, что Иван Стеценко живет с женой и дочерью, не прекращает занятий своим ремеслом, однако более подробной характеристики на портного заполучить не удалось. За этим прояснением в Могилев и отправился Дмитрии Садчиков с тремя бойцами. Он легко нашел дом Стеценко и, оставив бойцов на улице, постучался в дверь.　

Открыла дочь портного, Людмила. Привыкшая к частым визитам заказчиков, она спокойно пропустила Дмитрия в дом. проводила в комнату, где за зингеровской ножной машиной сидел с шитьем хозяин. Очки висели у него на кончике носа, и вид он имел хмурый. Гостя портной встретил неприветливо.　

Дмитрий подумал было отступить от намеченного плана, но деваться тоже было некуда, и он, дождавшись, когда Людмила выйдет, напрямую сказал хозяину:　

— Я не заказчик. Я — партизан.　

Внешне такое известие не произвело на Стеценко особого впечатления, он усмехнулся и даже пошутил вполне в духе своей профессии:　

— Разве партизаны не шьют брюки?　

— У нас сложный фасон, — в тон ответил Садчиков, — с ним справляются только партизанские портные.　

— Что же в таком случае привело вас ко мне? — уже заинтересованней спросил Стеценко.　

— Среди ваших заказчиков есть обер-лейтенант Гуккерт?　

— Есть, — подтвердил портной　

— Партизанским командованием он приговорен к смертной казни, и мы надеемся, что вы поможете привести приговор в исполнение.　

И опять даже тени удивления не появилось на лице у Стеценко. Он неожиданно громко позвал:　

— Дуся! Дуся! Иди-ка сюда.　

Садчиков еще не успел никак отреагировать на его слова, как в комнату вошла невысокая седая женщина, и портной сказал ей:　

— Вот, товарищ просит, чтобы мы помогли ему убить того фашиста, что шьет у меня костюм.　

— Господи! — сказала женщина. — Да хоть бы их всех скорей поубивали!　

— Так что мне сказать товарищу? — спросил Стеценко жену.　

— Это уж ваше мужское дело, — отвечала женщина. — Мне, наверное, и слушать его не полагается. — Она решительно пошла из комнаты.　

— Как видите, жена согласна, — заключил портной. —　

Но скажите, пожалуйста, как вы это понимаете? И что будет с нами — с женой и с дочерью?　

— Пойдете в партизанский отряд, освоите наш фасон, — улыбнулся Садчиков. — А заказчиками мы вас обеспечим. Договорились?　

— А швейную машину я что, на себе понесу?　

— Зачем на себе? Для такого дела мы найдем и машину.　

— Как я понимаю, это мне заканчивать не придется. — Портной без сожаления отодвинул от себя шитье. — Слушаю вас внимательно.

На примерку Гуккерт явился в воскресенье — как всегда, в сопровождении автоматчика. Жена портного встретила их, проводила в комнату, вежливо предложила садиться:　

— Зитцен зи, битте.

Портной, перекусывая нитку, кивал головой — дескать, все в порядке, через минуту начнем.　

Как только Гуккерт и автоматчик сели на заранее расположенные стулья, из двух дверей одновременно появились Садчиков и три бойца. «Гостей» усадили таким образом, чтобы они сразу увидели партизан и направленные на них дула. Автоматчик вознамерился вскинуть оружие и тут же был сражен наповал мощным ударом приклада. Обер-лейтенант сидел, как загипнотизированный.　

Садчиков прочел Гуккерту партизанский приговор, который на немецкий язык переводила жена портного, и с кляпом во рту фашиста поволокли в задние комнаты. Шума выстрела никто не услышал…　

Возмездие, настигшее палача, всколыхнуло город. Гитлеровцы, убежденные, что приговор привел в исполнение портной — а об этом приговоре извещали распространенные в городе партизанские листовки, — искали связи портного. Но таковых не оказалось. Иван Стеценко был одним из тех патриотов, которые, испытывая в душе ненависть к захватчикам, вступили в борьбу с ними, едва представился случай. Так что гитлеровские власти напрасно выставляли засады у дома портного, допрашивали его заказчиков — след пропадал так же, как пропал сам портной и его семья.　

Иван Стеценко уже осваивал не только партизанские швейные машины, но и автомат, а его жене и дочери тоже нашлось подходящее дело в отряде.　

Однако история с Гуккертом на этом не кончилась. Бургомистром Могилевской области в то время был некто Базыленко. И вот неожиданно одна из городских подпольщиц, врач Нина Веселовская, сообщила нам, что бургомистр, будучи у нее на приеме, выразил желание встретиться с партизанским командованием. Он объяснил это опасением, что партизаны «отправят бургомистра вслед за Гуккертом».　

Ситуация, прямо скажем, непростая, и тут возникало сразу несколько вопросов. Например, почему Базыленко обратился именно к Веселовской? Правда, в прошлом, до войны, они были знакомы, но вряд ли этого было достаточно, чтобы обращаться с подобными просьбами. Второе: почему бургомистр считает, что встреча с партизанским командованием непременно избавит его от возмездия? Он ни словом не обмолвился о каких-либо своих предложениях или готовности оказать услугу партизанам.　И наконец, третье, почему Базыленко не использует другие возможности уйти от партизанского гнева? Ведь, благодаря своему служебному положению, он мог добиться перевода в другой район, где его никто не знает, и там, наученный горьким опытом, попытаться вести себя по-иному.　

Было выяснено, что никакой слежки за Ниной Веселовской не было организовано — ни со стороны бургомистра, ни со стороны гестапо. Поэтому решили повременить с уходом