Одинокий мальчишка. Автобиография гитариста Sex Pistols - Стив Джонс

это в любом случае неуместно, когда думаешь о том, что вселенная бесконечна. Вот мы ползаем здесь, крошечные муравьишки, все такие важные, говорим о том, почему Уолли вышвырнули из Swankers, но, когда муравьи вползают ко мне в дом, я достаю спрей и убиваю сразу 20 000 штук. Я для них как Гиммлер. Они, наверное, обсуждают, кто не выполнил свою работу, а тут появляюсь я, нажимаю на кнопку, и их нет. Разве не этот замечательный бред тебе хочется прочитать в последней главе? Сладкие речи – не для меня.

И даже сейчас, будучи в завязке уже двадцать шесть лет, я все равно просыпаюсь, часто чувствуя себя жалким неудачником, но вряд ли ты когда-нибудь подумаешь: «Теперь все будет отлично, потому что я наконец понял истинное свое предназначение». Я просто рад, что в моей жизни больше нет всей этой дряни. В связи с этим я провожу множество бесед и оказываю помощь другим, и от этого на душе приятно. Помимо этого я по-прежнему хожу на четыре-пять собраний в неделю. Приезжаю рано, а после выступления всегда благодарю говорящего. Гэри Холтон[161] мной бы гордился.

За последние годы я немало сделал для того, чтобы исправиться и со многими помириться, – нужно пройти все двенадцать шагов по порядку, и это девятый. Тот, кому ты сделал больно, может не принять твои извинения, но, если он просто захочет послать тебя на хуй, это, безусловно, его выбор; смысл в том, что ты очищаешься.

Больше всего меня беспокоило: «О, черт, неужели придется заплатить им за то, что я у них стащил? Потому что мне и за всю жизнь с ними не расплатиться». К счастью, денег пока никто не попросил. Парень из группы 10cc стал хорошим примером того, как на меня обычно реагируют. Я достал его номер и позвонил, чтобы сказать: «Послушай, мне очень жаль, но я стащил одну из твоих гитар – как я могу загладить вину?» А он просто ответил: «Знаешь что? Не парься. Мне вполне хватит извинения». И, ложась спать, я ощущал себя вполне неплохим человеком, которому оказалось под силу исправить то, что он наворотил. Конечно же, с Эриелом Бендером все может оказаться куда враждебнее, но держи за меня кулачки. Может быть, стоит позвать его на эфир…

Я сегодня немного и медитацией занимаюсь, чтобы сфокусироваться. Рассел Бренд подсадил меня на трансцендентную медитацию (ТМ), когда я некоторое время был человеком-оркестром на его телешоу. Ты должен медитировать двадцать минут, утром и вечером, но не всегда получается. Вечером по средам и воскресеньям я хожу на групповую медитацию, и мне гораздо проще, когда вокруг люди – я заряжаюсь энергией и могу глубже погрузиться в медитацию.

Мне нравится ТМ, потому что это одна из простейших форм медитации. Я не очень хорошо умею читать молитву по четкам. В ТМ просто сидишь, и все происходит само по себе; время от времени произносишь мантру; ничего сложного. А потом реально чувствуешь, что становишься гораздо спокойнее. Разумеется, я мог бы пойти медитировать в институт Дэвида Линча, а потом какой-нибудь мудак подрежет меня на дороге, и я буду орать на него – чувак из фильма «Синий бархат» с маской на лице все равно иногда возвращается. Я не витаю в облаках, как некоторые думают, но полагаю, любой бы на моем месте поступил так же. Не переверни пинту Махариши[162], иначе он тебя порешит.

Главное преимущество ТМ для меня в том, что я лучше понимаю, что за дерьмо творится вокруг меня; я могу быть немного забывчивым, брошенный на произвол судьбы. С возрастом для меня важно быть более добрым и вежливым по отношению к другим. Не быть мудаком – вот что важно. Во мне по-прежнему живет эгоист Стив, но с возрастом я, похоже, стал больше считаться с окружающими – собратьями, если хочешь удостоить их этого титула. Не уверен, можно ли сказать, что я выбираю более духовный путь, но как никогда к нему близок.

Пристрастия по-прежнему могут появиться совершенно внезапно, как несколько лет назад, когда пришлось перенести операцию на позвоночнике, потому что я слишком уж много вертелся и кружился. Эти упражнения любят делать в Лос-Анджелесе. Не очень хочется признаваться другим, что я реально подсел, но мне похуй. Уже слишком поздно что-либо скрывать. Фактически, вращение (спиннинг) – это аэробика на велосипеде. Все просто: несколько человек на велотренажерах наяривают как ненормальные (не то, что ты подумал) и смотрят за тем, что говорит сделать инструктор. А она говорит слезть с седла, встать на педали и наклониться назад – и ты наклоняешься. Обычно играет громкая музыка – правда, не та, которую я слушаю.

Как бы там ни было, я стал настолько одержим этим процессом, что принялся делать это шесть дней в неделю в течение целого года. Я даже дорос до того, что стоял на подиуме, и все смотрели на меня и брали пример.

Если тебе смешно все это читать – я тебя не виню. Да, это, конечно, забавно, но прикол в том, что я никогда не делал растяжку или разогревающие упражнения. А потом вдруг до меня дошло: «Ох, бля, кажется, я надорвал спину». С тех пор я два года пребывал в настоящем аду. Хотел избежать операции, поэтому обратился ко всем шарлатанам и знахарям в городе, коих в Лос-Анджелесе немало. Каждый второй мудак стремился состричь с меня капусту, и я просто зря потратил время.

Меня беспокоил ишиас: каждый раз, когда встаешь после того, как долго сидел, в поясницу вступает так, будто пырнули ножом.

Боль была настолько сильной, что пришлось сидеть дома. Я хотел избежать обезболивающих в интересах трезвости, поэтому попробовал вместо этого все остальное: стероиды, иглоукалывание, мануальных терапевтов, остеопатов, физические упражнения – чего только не пробовал. К сожалению, проблема оказалась гораздо серьезнее, и ее не вылечить с помощью фокуса-покуса, поэтому пришлось делать эпидуральные уколы. От стероидов морду прилично разнесло, и пришлось пережить нуклеопластику: разрез с раскаленным концом, чтобы выжечь края позвонков. В идеале шрама не остается, но, к сожалению, мое восстановление после операции пошло не по плану, поэтому каждый раз, когда я куда-то шел, было ощущение, что меня бьют током по яйцам. И так продолжалось – доходило до того, что я внезапно падал на улице – еще пару месяцев, прежде чем эта штука наконец зажила. Если бы я знал, что произойдет, я бы никогда не стал вращаться, но век живи – век учись. У каждого случается какое-нибудь дерьмо.

Мы с мамой никогда не были близки, но последняя поездка в Лондон фактически поставила точку в наших отношениях. Узнав, что я собираюсь увидеться с отцом, она психанула, но мы почти это пережили. Затем она пришла на запись одного из моих радиоэфиров в Лондоне, и получилось очень забавно – она немного напоминала Элвина Стардаста[163], когда тот пришел, в том плане, что совершенно не врубилась, что мы вообще-то в прямом эфире. Это был такой успех, что мы собирались позвать ее в мой день рождения, на следующий день после выступления в «Хаммерсмите», но мама не пришла. Просто взяла и пропала без вести – не отвечала на звонки, словно сквозь землю провалилась.

Когда день спустя я наконец до нее дозвонился, она сказала, что забыла, но это не беда, потому что мы послали за ней машину. После того как я ее конкретно «прожарил» своими