Ремарк. «Как будто всё в последний раз» - фон Штернбург Вильгельм

Исследования, проведенные в архиве, позволили издать в книжном формате раннюю прозу Ремарка, не публиковавшийся до сих пор роман «Гэм», а также подборку стихотворений и писем. Переписка с Марлен Дитрих опубликована в 2001 году. Одиннадцать романов, составляющих главную часть творческого наследия Ремарка, уже давно появляются на немецком книжном рынке и по ценам вполне доступны массовому читателю.

Многое, однако, рассеяно по всему свету, кое-что, наверное, потеряно навсегда. Вдова Ремарка завещала все его наследство Нью-Йоркскому университету. Дневники ушли за океан, дом в Порто-Ронко пришлось продать с аукциона: налоговая задолженность Полетт Годдар исчислялась цифрой с шестью нулями. Письма пропали в несметном количестве, и если то или другое из них вдруг всплывает и его предлагают архивам, то не иначе как за бешеные деньги.

Таким образом, остается еще немало белых пятен, заполнить которые не в состоянии и эта биография. Ее автор может спокойно сказать, что к доступному материалу он подходил со всем тщанием, опрашивал современников Ремарка, изучал, как всегда, исторические обстоятельства, читал — что особенно важно в данном случае — эмигрантскую литературу. Тем не менее он отдает себе отчет в том, что многое остается еще недосказанным. Биография вообще никогда не является правдой в последней инстанции, это всегда лишь попытка приблизиться к ней. Факты внешнего порядка важны и интересны, представляя собой путеводную нить. В нашем случае, относительно длительных отрезков жизни Ремарка, они более или менее достоверны и понятны. Довольно четкое представление о мире мыслей и чувств Ремарка дают к тому же его произведения. Но уже рассказы современников, их воспоминания и суждения не свободны от субъективных трактовок. К этому примешиваются личные симпатии и антипатии, а также собственные воззрения политического, морального и эстетического характера. Даже письма и дневники самого героя полны мест намеренно затуманенных, высказываний весьма спонтанных, продиктованных сиюминутным настроением. Толковать движения его души, его чаяния и надежды можно лишь с большой осторожностью. А кроме того, и у самого биографа есть собственный взгляд на мир, на историю, на предмет своих размышлений.

Биография способна на многое, и автор пытается это доказать, рисуя образ человека и показывая плоды его труда во всей их многогранности, рассказывая о жизни героя и вызывая в памяти приметы того времени, когда этому герою довелось жить и творить. Биография пишется для тех, кто прочитал хотя бы один роман Ремарка до конца и, захваченный им, потрясенный, возбужденный, смущенный, задумчиво спрашивает, что это был за писатель, как жил тот, который писал такие романы и чье имя возмущало или вдохновляло его современников. Если автору удалось показать жизнь Ремарка на этой земле такой, какой она была, — волнующей, беспокойной, богатой, успешной, зачастую наполненной сомнениями и страхами, — то можно считать, что этот рассказ об одном из наиболее читаемых писателей XX столетия свою задачу выполнил. Процитируем самого Ремарка: «Я постараюсь писать правду!»[9]

Глава вторая

«НЕВОЗМОЖНО БЫЛО ПРЕДСТАВИТЬ СЕБЯ В БУДУЩЕМ...» (1898–1917)

Дождливым и серым был месяц июль, когда в Саксонском лесу умер человек, которого немцы считали создателем их империи. Горько жилось ему в последние годы: молодой напористый кайзер вынудил его уйти в отставку, а ведь превыше власти старик не знал ничего. Нервный от природы, мучимый явными и мнимыми недугами, готовый разрыдаться, если что-то вдруг шло вразрез с его желаниями, ежедневно ублажающий свою утробу обильными, пряными блюдами вкупе с шампанским, этот мизантроп правил Германией на протяжении целых двадцати пяти лет. Смерть Отто фон Бисмарка, наступившая 30 июля 1898 года, не была лишена символической силы. Первый в немецкой истории канцлер не стремился к сугубо мирной политике внутри страны. Добившись принятия законов против социалистов, развернув «культуркампф» — борьбу за гражданский брак и отделение школы от церкви, — и оттеснив таким образом как профсоюзы, так и закоснелых клерикалов на периферию общественной жизни, он прекрасно понимал, каким опасностям подвергается его детище на мировой арене. Даже в неотвязных кошмарных снах этот стратег от Бога видел свой рейх окруженным соседями, которые не упускали случая, чтобы напомнить ему: держава, возникшая в центре континента, должна знать свои границы.

Однако люди, сменившие «железного канцлера» у кормила правления, решили изменить маршрут, по которому он вел страну долгие годы. Все громче, все наглее они требовали, чтобы Германия тоже имела «место под солнцем». В год смерти Бисмарка рейхстаг принял Первый морской закон, которым закладывались основы для строительства мощного военного флота — при неизбежном росте налогового бремени и все большей настороженности Великобритании с ее господством на морях и океанах. Тем временем на берега бухты Киао-Чао с германских кораблей был высажен десант, после чего далекому Китаю навязан договор — об аренде этой территории на 99 лет. Поздней осенью того же года Вильгельм II с большой помпой совершил вояж по Ближнему Востоку, взяв там под особое покровительство рейха ряд мусульманских народов. Правда, без какой-либо просьбы с их стороны. В конце года несколько кредитных институтов во главе с «Дойче банк» получили концессию на прокладку железной дороги до Багдада. Тональность всех разговоров в правительственном квартале германской столицы определялась теперь одним, но звонким словом — «геополитика». А еще весной речистый и очень охочий до смены парадных мундиров кайзер очертил ее направленность: «У меня такая же задача, что в свое время, после правления Генриха I, выпала Оттону Великому, — сделать так, чтобы рейх наш предстал в глазах всего мира во всем блеске своей неделимости и мощи. Немцам оказано огромное доверие, и они должны оправдать его — упорной работой на благо рейха». И они трудились в поте лица своего, но доверия так и не оправдали: через двадцать лет кредит его был исчерпан, а человеку, который так легко и патетически обещал отполировать имидж рейха до блеска, пришлось бежать из своей страны. В ноябре 1918-го, под покровом темноты, он пересек голландскую границу. Его рейх рухнул — после долгой, кровавой войны.

Но тогда, в 1898-м, такой исход могли предугадать лишь немногие. Кайзер был вовсе не одинок, вынашивая агрессивные, высокомерные планы с их опасной переоценкой сил и возможностей рейха. Его подданные приходили в восторг, внимая его речам о тевтонском величии, о славном прошлом их предков, о Священной Римской империи немецкой нации, и ликовали при виде его солдат, марширующих по улицам гарнизонных городов под бравурные звуки оркестров. Такие союзы, как Флотский, Колониальный, Общегерманский, Крестьянский, вскоре объединили в своих рядах миллионы соотечественников. Университетские профессора и школьные преподаватели требовали от своих учеников, чтобы они думали всегда по-германски, поступали всегда по-геройски и ощущали себя настоящими немцами. Офицер стал идеальным образцом для мелких и крупных буржуа, протестантских священников и более или менее миловидных служанок. В семейных гнездах с их вильгельмовским духом, в учебных заведениях и на промышленных предприятиях отцы, учителя и начальники говорили так, будто они находились на казарменном плацу. Германцу было не занимать силы и храбрости. И с заклятым врагом, что обитал по ту сторону Рейна, и с заговорщиком иудейских кровей следовало поступать так, как это сделал белокурый Зигфрид, вонзив свой верный меч в свирепого дракона Фафнера. И вообще, оперы Рихарда Вагнера были немцам даже очень и очень по вкусу. (Целые общины единоверцев вскоре появились у него и в соседних странах, главным образом во Франции.) Такие карликовые фигуры, как коварный Миме, алчный Альберих или крикливый Бекмессер, подвергались в них осмеянию. Слушая их арии, можно было проникнуться презрением к евреям, ведь композитор сам писал либретто, а подражать хотелось, конечно же, главным героям, ведь они смело бросали вызов своим врагам, стойко переносили любые невзгоды и неизменно освобождались как от греховных страстей, так и от непатриотических заблуждений. Зритель, еще с утра приземленный тягой к деньгам и вещам, воспарял к чему-нибудь чистому, высокому и боготворил того, кто создал столь монументальные произведения, совершив в музыке настоящую революцию. Германскую землю и германскую честь, германские ремесла и германских богатырей теноры и басы воспевали, прямо-таки не переводя дыхания. И каждое лето к святилищу в Байройте устремлялись толпы аристократов и интеллектуалов со всей Европы. Человек по имени Гитлер возьмет его под свое крыло много позже.