Ремарк. «Как будто всё в последний раз» - фон Штернбург Вильгельм

Не так уж точен в своих воспоминаниях о нашем авторе и Роберт Нойман, живший в Швейцарии по соседству с Ремарком в более поздние годы: «Всякий раз в его вещах был ощутим неотесанный, но удивительный талант рассказчика, всегда имелся солидный реалистический фон, но эти плюсы сплошь и рядом компрометировались погоней за шумным успехом, — вовсе не в литературе, а уже в кинематографе, — и, как следствие, ценой потери художественной цельности...» Суждение, не применимое по крайней мере к самому знаменитому роману. Ведь когда пребывающий в безвестности Ремарк писал «На Западном фронте без перемен», ему и присниться не могло, что его книга послужит когда-нибудь сценарием для фильма.

Правда, после смерти Ремарка Нойман напишет в своей (критической) рецензии на роман «Тени в раю» прекрасные, точные слова: «Мужественный человек и бескомпромиссный характер. Одинокий человек. Несчастливый человек. В то, что он якобы счастлив, я никогда и не верил». Йозеф Рот заканчивает свой «Саморазгром», опубликованный в ноябре 1929-го в журнале «Ди литерарише вельт», иронической фразой: «Измеряя эти числа (имеется в виду второй тираж его романа «Справа и слева». — В. Ш.) моими писательскими недостатками, я чувствую в вечерней тиши, как слегка теряю рассудок, и мне грезится, будто я маленький Ремарк, частица безбрежной Германии». Наконец Карл Цукмайер, опубликовавший в «Берлинер иллюстрирте» восторженную рецензию на военный роман Ремарка, почти не коснулся в своих мемуарах всего его творчества, зато подробно описывал долгие ночи в американской эмиграции, когда они пили «ром или водку и воображали, что сидят у господина Вайценблюта в старом “Нева Гриль” на Виттенбергплац в Берлине или у Генри Бендера в клубе художников и поэтов».

Успех Ремарка вызывал зависть. Прежде всего, конечно же, в годы, когда почти все эмигранты, пишущие на немецком, потеряли своего читателя, перебивались на чужбине с хлеба на воду, а книги их выходили — если вообще выходили — в одном из эмигрантских издательств, и то лишь малыми тиражами. Зато с какой охотой иные из них поносили Ремарка, Фейхтвангера, Стефана Цвейга и даже Томаса Манна, — ведь их произведения пользовались спросом и переводились на другие языки. Таких авторов можно было просто обругать или с издевкой назвать «великими». Альфред Дёблин, Бертольт Брехт, Роберт Музиль, Йозеф Рот, Генрих Манн — они и многие другие обретались вдали от родины без читателя и денег, борьба за элементарное выживание ставила их в зависимость от пожертвований и других видов помощи со стороны комитетов по делам беженцев и состоятельных литераторов. Некогда знаменитые немецкие писатели корпели в студиях Голливуда над сценариями, которые обычно оставались незаконченными. Ремарк и в эти годы был богат, его книги по-прежнему издавались большими тиражами, по ним снимали фильмы, их обсуждали в международном медийном пространстве. Подобно Лиону Фейхтвангеру, Стефану Цвейгу и Томасу Манну, он откликался на зовы о помощи разными способами: посылал обедневшим крупные суммы; защищал произведения тех товарищей по перу, которые там, за океаном, лишились своей известности; добивался выдачи въездных виз, нередко спасая таким образом чью-нибудь жизнь; давал приют беженцам в своих апартаментах. Но завистникам этого было мало. Завистники не любят «счастливцев» — и тем сильнее, если сами попали в беду.

Каких только ярлыков не навешивали на произведения Ремарка, относя их и к массовой литературе, и к бульварному чтиву, а то и просто называя халтурой. Нельзя так обращаться с войной, с экономикой Веймарской республики, с узниками концлагерей — хором объясняли ему критики с полос германских газет и журналов. Негоже писать сентиментально, заполнять страницы романа не живыми героями, а манекенами, так грешить недостоверностью, так сильно отрываться от действительности. Критики не хотели вникать в суть его произведений, их суждения распространялись по стране, звучали на факультетах германистики — если наука вообще нисходила до того, чтобы заниматься этим автором. И, конечно же, за такими оценками легко угадывалось стремление принизить философское содержание его романов, упрекнуть их автора в пацифизме, а то и уличить в политической бесхребетности. Когда Ремарк, принявший американское гражданство, решительно заявил в одном из интервью, что больше не считает себя немцем, ибо не думает, не чувствует и не говорит по-немецки (I am no more German for I do not think German or feel German or talk German), то Людвиг Маркузе, например, так отреагировал на это в своих мемуарах: «Гордому немецкому писателю не пристало бояться замаранного немецкого имени. Он должен иметь мужество признать свой язык как данный ему на всю жизнь».

Проза Ремарка проста, его истории прямолинейны и увлекательны. Они рассказаны реалистом, в них нет ничего от экспериментальной литературы. По психологической нюансировке и языковому многообразию они, бесспорно, уступают сочинениям таких мастеров, как Томас Манн. Ремарк писал книги и очень хорошие, и не блистающие стилем. Но можно ли говорить о литературе на потребу читателя, о бульварном чтиве, если автор точными, беспощадными мазками рисует картину своего времени, рассказывает о переживаниях юношей, брошенных в пекло мировой войны, об узниках концлагеря, отважно отстаивающих свое человеческое достоинство, о кровавых преступлениях на Восточном фронте? Ремарк не нуждается в адвокатах, его книги говорят сами за себя. Просто тем, кто позволяет себе давать им огульные оценки, следовало бы читать их внимательно и без пристрастия.

С миропониманием преуспевающего буржуа или университетского профессора никак к тому же не вяжется образ серьезного писателя, который появляется среди кинозвезд, любит автогонки, с умным видом рассуждает о коктейлях из дорогих вин, а в свои ранние годы сочинял рекламные текстики («Чтоб увидеть света край, шины Конти покупай!») и строчит репортажи о боях на берлинских аренах. Коли на уме у тебя девки и алкоголь, то это еще не значит, что ты непризнанный гений!

Такие суждения и предвзятые мнения никогда не отпугивали читателя, но самым решительным образом сказывались на восприятии произведений Ремарка «профессиональными» критиками. Просматривая между тем рецензии и письма видных критиков и писателей тех лет, когда публиковались романы Ремарка, видишь картину хотя и пеструю, но отмеченную прежде всего данью уважения к его творчеству. «Ремарк рассказывает мастерски, — пишет Альфред Польгар в своей рецензии на роман «Три товарища», — рассказывает лаконичным, гибким языком, выявляющим суть вещей с точной обрисовкой их деталей. В нем уловлено дыхание мгновения». Посмотрев в Берлинском театре на Кёниггретцерштрассе спектакль по антивоенной драме «What Price Glory?» Максвелла Андерсона, переведенной Карлом Цукмайером под заголовком «Соперники» после ее сенсационной постановки на Бродвее, Альфред Керр писал в 1929 году: «Но разве именно драма выражает наши мысли и чувства наилучшим образом? Книга Ремарка с ее эпической широтой сильнее этой драмы». Не оставив романы веймарской поры без скептических замечаний, Курт Тухольский пишет после публикации «Возвращения»: «Это чистая, простая и ясная эпика». После того как автор романа «На Западном фронте без перемен» подвергся яростным атакам справа, о полемике вокруг книги и ее экранизации высказался — в нескольких статьях — Карл фон Осецкий, издатель и главный редактор знаменитого журнала «Вельтбюне». Он решительно встал на защиту Ремарка, прекрасно понимая политическую значимость его произведения. Веймарская республика шла навстречу своей гибели, и Осецкий с грустью писал: «Разве не минуло целых ста лет с тех пор, как триумф военного романа Ремарка был истолкован как стихийный поворот к миру? Признавая за автором все его достоинства и благие намерения, мы возражали тогда против такой интерпретации. И что же? Мирный настрой растаял как прошлогодний снег». В письме от 28 июня 1929 года Стефан Цвейг сообщал Ромену Роллану: «Националисты в Германии в отчаянии. Своей книгой “На Западном фронте без перемен” — тираж 600 000 за 12 недель и приближается к миллиону — Ремарк просто сразил их. Это простая и честная книга принесла пользы больше, чем вся пацифистская пропаганда за десять лет...» Анализируя роман «Искра жизни» и давая книге весьма положительную оценку, Рудольф Кремер-Бадони писал в сентябре 1952 года: «Эрих Мария Ремарк — человек необычайно умный. При этом в нем нет ни капли той дипломатичности или готовности приспособиться к обстоятельствам, что так заметны в людях просто умных. Сравнивая, например, большевизм с фашизмом, а коммунизм с нацизмом, он никогда не выберет так называемое меньшее зло». Йоахим Кайзер не может скрыть своего восторга: «Ремарк умеет рассказывать. Более того, он может придумать сцену, умеет придать диалогу завершенность, выстроить эпизод так, что в нем непременно будет изюминка, а весь эпизод будет гармонировать как с целым, так и с каждой деталью. К тому же Ремарк совершенно непоколебим в своей самодовольной снисходительности! К тому же Ремарк с такой сногсшибательной точностью знает, как чувствует себя человек в кольце из зияющих пропастей!»